Следователь, конечно, хорошие дал ему шансы, не приняв во внимание показания бабушки в отношении того, что «руку он в карман не клал», не исследовал этого факта, не спросил Воронина: «А как же вы могли вынуть ножны из кармана, а из ножен нож, если бабушка Инги, находившаяся в метре от вас и справа от вас, так что ей все ваши действия были прекрасно видны, показывает, что вы в карман руку не клали?» Трудно, право же, предположить, чтобы опытный следователь не обратил внимания на такие важнейшие детали!

Таким образом, еще раз подчеркиваю: судя по моему собственному впечатлению происшедшего, а также по тому, что, когда с Воронина было снято пальто, он рук в карманы не опускал, а держал их опущенными вниз; учитывая все это, он нож приготовил еще за дверью и держал его в ладони, которая была подтянута в рукав пиджака.

В самом начале следствия, в постановлении о возбуждении уголовного дела, следователь Курбанков совершенно верно, на мой взгляд, принял решение взять за основу статью 102, предусматривающую меру наказания вплоть до расстрела. В этом постановлении было сказано: «нанесено ножевое ранение в область грудной клетки», в связи с чем «необходимо провести расследование», и, руководствуясь статьями 108 и 112 УПК РСФСР, «возбудить уголовное дело по признакам статьи 102 УК РСФСР и принять его к своему производству» (т. 1, л. 1). Но потом эта статья была заменена на 103-ю. Признаки 102-й куда-то испарились.

Если кратко охарактеризовать содержание обвинительного заключения следователя, то можно сказать следующее: формулировка «из ревности» была общим фоном всей совместной жизни супругов и не являлась главным мотивом убийства; главный же мотив – месть. Все равно Воронин старался бы привести свой замысел в исполнение. Он так мне и сказал, когда я пытался остановить его на Красноармейской улице: «Все равно я не дам ей жить». Это была программа, пункт сознания. Он только блефовал в отношении развода, но не соглашался с разменом площади. Или говорил, чтобы ему оставили машину и квартиру, и тогда Инга может идти на все четыре стороны. То есть если даже предположить, что в каком-то крайнем случае и состоялся бы развод, то отнюдь не в ущерб ему, а со значительной для него выгодой. Это, кстати, дополнительный штрих к его характеристике – ни в чем не быть в проигрыше. На протяжении долгих лет он жил за счет жены – пил, гулял, хорошо питался, ради нее ему шли на уступки. И если бы у них даже состоялся каким-то образом развод, то он вновь материально выиграл бы. 4 января Инга после его угрозы убить ее говорила маме: «Никаких вещей мне не нужно, все наживу потом еще». Из этих ее слов ясно, что она готова была оставить ему и квартиру, и машину. Но добровольно он никогда бы не развелся с ней. Он считал себя благодетелем, и она ему до конца жизни должна была служить как рабыня, а в случае непослушания заплатить за это своей жизнью. Вот его психология в брачном союзе с Ингой. Поэтому не 103-ю статью он заслуживал, а 102-ю, что в начале и было назначено, а потом изменено следователем. Поэтому напрашивался такой вывод после расследования злодеяния Воронина: совершил умышленное, продуманное, четко выверенное убийство, с высокой степенью цинизма, из ненависти, зависти, мести и из хулиганских побуждений. Думаю, что все это соответствует 102-й статье. Но, видимо, такая задача не стояла. Начали подробнейшим образом «копать» Ингину жизнь, предоставив Воронину возможность говорить все, что ему вздумается. И следователь благословил эту концепцию, принял ее. Вчитавшись в его заключение, не увидишь многого из того, что говорилось в показаниях свидетелей о Воронине и чему есть подтверждения неопровержимыми фактами – оскорблял, бил, тунеядствовал, пьянствовал, изменял жене, находился на ее иждивении, пользовался ее славой, все, что имел, получил благодаря ей и т. п.!

Замысел убить Ингу был неотвратим: Воронин его все равно пытался бы реализовать. Только постарался бы это сделать скрытно, завуалированно, предусмотрев для себя полное алиби. Жажда мести преобладала у него над всем остальным. Факты об этом очень красноречиво свидетельствуют. Это, конечно, было у него не внезапно возникшее волнение и не ревность, а отплата за его мизерность как личности, как человека. У него не было данных быть великим, а терпеть рядом с собой великого он мог только в одном случае – при полном его порабощении и унижении, так чтобы себя чувствовать выше, а если нет – то лишить его жизни. Иного для него не существовало. Воронин и его адвокат все делали для того, чтобы была назначена 104-я статья («убийство из-за внезапно возникшего волнения в связи с оскорблением, угрозой» и т. п.). Но следователь конечно же не рискнул пойти на это (было бы уж слишком), хотя и колебался. Поэтому, отменив законную и заслуженную Ворониным 102-ю, он назначил «серединку» – 103-ю, снивелировав признаки 102-й. И действительно, в обвинительном заключении нет упоминаний о том, что Воронин постоянно пил, гулял, дебоширил, бил, истязал, терроризировал жену, которые бы давали основание сделать вывод о невозможности такой жизни для человека, в данном случае для Инги. И не на прошлой ее жизни нужно было концентрировать внимание следователю и не вдаваться чересчур в подробности, была ли у них договоренность о разводе накануне Нового года или нет, а сделать вывод о нечеловеческих условиях ее жизни с этим недостойным и очень страшным в своих поступках человеком. Вместо же этого следователь как бы доказывает своим обвинительным заключением, что он поддерживает Воронина, – описывает его психологическое состояние, его переживания, приводит слова Воронина, которых, кстати, он не произносил («Она сказала, что меня не любит» и др.), его «внутренние рассуждения» («У меня в голове пронеслось, что она меня обманывает» и др.) и прочую его чепуху и этим дает ему поблажку, которая выразилась в следующем: да, умышленно убил (тут уж никуда не денешься), нож специально захватил, но очень сильно переживал, метался и его надо понять. Читая «между строк», можно увидеть, что он сочувствует ему даже в том, что Инга материально больше его зарабатывала, и это Воронина, видите ли, расстраивало. И т. п. Таким образом, следователь спас его от 102-й статьи, от возможного расстрела, а назначив 103-ю, дал ему лазейку в виде психологической подоплеки его переживаний, приведших к такому результату. Это потом послужило хорошей зацепкой для дальнейшего снижения наказания убийце. Последовательно ему отменили через месяц-полтора решением Верховного суда РСФСР тюрьму, а уже в 1968 году (а не в 1976-м) он был и вовсе освобожден из-под стражи! Чуть далее я приведу этот документ, который я встретил в материалах дела спустя уже четверть века, когда подробно стал изучать их. Вы так же, как и я, изумитесь, прочитав этот «замечательный» документ. Я тогда подумал: раз за такое тяжкое преступление убийцу освободили уже через два года (в последующие три года он находился в свободном режиме, работая на стройках «народного хозяйства» – в строительных управлениях), то о каком же равнозначном наказании может идти речь, как это трактуется нашей юриспруденцией? Вору-карманнику могут дать большее количество лет, которые он отсидит «от звонка до звонка». Значит, жизнь человеческая дешевле пяти копеек, за которые вор-карманник может получить большой срок! Более того, ни об одном из снижений наказания Воронину не было сообщено потерпевшей стороне, то есть нашей маме, Анне Михайловне. Законно это или незаконно? Мы бы и не узнали об этом, не обратись я к материалам уголовного дела через многие-многие годы. Конечно, такие известия не порадовали бы нас. Зато когда я об этом узнал через двадцать пять лет, я был шокирован, потрясен. Значит, следствие, суд, подумал я, не играли никакой особенной роли. Выходит, все можно повернуть вспять, пренебречь законом, тяжестью содеянного… Зачем тогда все усилия, нервы, горы документов, вызовы свидетелей, различные запросы, очные ставки с убийцей?