Тут уж я разозлилась.

— Безотказэн, — сказала я, — уймись. Раум пришил Кола к потолку, и если бы Оззорнейк не угостил младшего демона холодной сталью, мы бы оба уже червей кормили.

На том конце провода повисло молчание, потом Безотказэн тихо произнес:

— Я говорю об «Обращении» Почтаара, а ты о чем?

— Ой… неважно. Что он сказал?

— Включи телик и увидишь.

Я попросила Вторник пробежаться по каналам. В эфире СОВА-ТВ шло популярное новостное шоу «Свежий воздух с Тюдором Плеттенложем», и Тюдор, может, не лучший, но определенно самый высокий репортер на телевидении, брал интервью у министра культуры от Партии здравого смысла Вишнавии Йогард.

— …классическое произведение первым превратится в книжное реалити-шоу?

— «Гордость и предубеждение», — торжественно объявила Йогард. — Оно будет переименовано в «Беннеты» и пойдет как сериал в прямом эфире в ваших домашних экземплярах книги уже послезавтра. Действие происходит в чопорной Англии начала девятнадцатого века, в нем участвуют мистер и миссис Беннет и пятеро их дочерей, которым будут даваться задания, а потом голосованием будет решаться, кто должен покинуть дом, один за другим, а победитель получит роль в «Нортенгерском аббатстве», которое в свою очередь подвергнется множеству «интерактивных» изменений.

— То есть Почтаар санкционирует, — медленно проговорил Плеттенлож, — массовое разграбление всего, что дорого литературному миру.

— Не всего, — поправила мисс Йогард, — только книг, принадлежащих перу английских авторов. У нас нет права делать глупости с книгами других народов — они сами могут этим заняться. Но, — продолжала она, — по-моему, «разграбление» слишком сильное слово — мы бы предпочли затуманить вопрос путем использования бессмысленного жаргона, как то «диктуемые рынком изменения» или «улучшения по выбору пользователя». Слишком долго классика оставалась скучной, затянутой и непонятной для людей без университетского образования. Книжные реалити-шоу — шаг вперед, и делают это для нас люди из Интерактивного книжного совета!

— Я правильно расслышала?

— К сожалению, — шепнул Лондэн, стоявший рядом со мной.

— Слишком долго мы страдали под игом сталинистского принципа «единоавторства», — продолжала мисс Йогард, — и в современном мире мы должны стремиться привнести демократию в писательскую работу.

— Мне не кажется, что авторы рассматривают процесс писания как творческий тоталитаризм, — настороженно произнес Плеттенлож. — Но едем дальше. Насколько я понимаю, технология, которая позволит вам изменить сюжет книги, изменит ее навсегда, в каждом существующем экземпляре. Вам не кажется, что было бы разумно оставить оригиналы как есть и написать альтернативные версии?

Йогард покровительственно улыбнулась.

— Если бы мы так поступили, это едва ли сошло бы за глупость, а Партия здравого смысла относится к проблеме Запаса глупости крайне серьезно. Премьер-министр Почтаар поклялся не только сократить текущую прибавку до нуля в течение года, но и сократить всю эмиссию идиотизма на семьдесят процентов к две тысячи двадцатому году. Это требует непопулярных решений, и он сравнил интересы немногочисленных твердолобых элитарных очкастых книжных фанатов с интересами широкой массы избирателей. К тому же идея настолько дурацкая, что потеря одного классического произведения — скажем, «Джен Эйр» — компенсирует глупость всего населения за год. Поскольку можно переписать всю английскую классику по выбору читателя, мы можем безнаказанно делать по-настоящему глупые вещи. Кто знает, возможно, мы дойдем даже до дефицита глупости и тогда сумеем позволить себе брать глупость других народов с огромной выгодой для страны. Мы видим Англию в качестве ведущей державы в дурокомпенсаторной промышленности, и идиотизм этой идеи с легкостью перевесит уничтожение «Ярмарки тщеславия». Все просто.

Я осознала, что так и стою с телефоном в руке.

— Безотказэн, ты здесь?

— Здесь.

— Это ни в какие ворота не лезет. Не мог бы ты узнать что-нибудь об этом так называемом Интерактивном книжном совете? Никогда не слышала о таком. Перезвони мне.

Я снова переключила внимание на телевизор.

— А когда мы лишимся всей классики и Запас глупости снова распухнет, что тогда? — спросил Плеттенлож.

— Ну, — пожала плечами мисс Йогард, — будем переживать неприятности по мере их поступления.

— Прошу прощения за такие слова, — Плеттенлож взглянул поверх очков, — но это самый идиотский кусок неподдельной глупости, когда-либо предпринятый каким-либо правительством где бы то ни было.

— Благодарю вас, — вежливо ответила мисс Йогард. — Я прослежу, чтобы ваш комплимент передали мистеру Почтаару.

Программа была продолжена рассказом о том, как устроена «интерактивная книга». Что-то про «новые технологии» и «дружелюбный сюжет». Это все было фуфло — я поняла, что происходит. За этим стоит сенатор Жлобсворт. Он протолкнул бакстеровский проект интерактивной книги. Хуже того, он планировал это с самого начала — взять хоть громадные вымыслопередающие трубопроводы в «Гордости и предубеждении» и ведущийся в последнее время апгрейд всего творчества Остин. Меня не столько заботило, как им удалось преодолеть мое вето или даже открыть офис в реальном мире, — меня тревожила необходимость попасть в Книгомирье, чтобы остановить принесение всего литературного наследия страны в жертву на алтарь популизма.

Зазвонил телефон. Это был Безотказэн. Я сочинила жалкий и совершенно неубедительный предлог насчет поисков молотка и выскочила в гараж, чтобы Лондэн не слышал разговора.

— Интерактивный книжный совет работает из офиса в Западном Лондоне, — доложил Прост, когда я благополучно угнездилась на газонокосилке. — Он образован месяц назад и способен принимать тысячу звонков одновременно. Однако сама контора немногим больше нашей в «Акме».

— Наверное, они придумали способ переводить звонки единым потоком в Книгомирье, — ответила я. — Уверена, что тысяча миссис Дэнверс будут только счастливы работать в центре обработки звонков, вместо того чтобы шпынять персонажей или разбираться со свирепствующими опечатками.

Я пообещала Безотказэну что-нибудь придумать и повесила трубку. Потом вышла из гаража и с колотящимся сердцем направилась обратно в гостиную. Вот для чего мне требовалось вето — чтобы защищать Книгомирье от поразительно недальновидных решений Совета жанров. Однако все по порядку. Надо связаться с Брэдшоу и выяснить отношение беллетриции к массовому уничтожению литературных сокровищ… Но как? У литтеха так и не дошли руки наладить двустороннюю связь между Книгомирьем и Той Стороной, ведь понадобиться она могла только мне.

— С тобой все в порядке, мам? — спросила Вторник.

— Да, куколка, все в порядке, — ответила я, взъерошивая ей волосы. — Мне просто надо немножко подумать.

Я поднялась в свой кабинет, переделанный из старой кладовки, и села думать. Чем больше я думала, тем хуже казалось положение. Если Совет жанров отменил мое вето и пробил интерактивный вопрос, значит, совершенно не исключено, что они также решат атаковать Торопыгу Глушака и Бульварный роман. Единственная организация, способная управиться с подобными делами, — это беллетриция, но они действуют согласно приказам Главного текстораспределительного управления, каковое, в свою очередь, подконтрольно Совету жанров, поэтому в конечном итоге Жлобсворт командует беллетрицией и может делать с ней все, что захочет.