– Что-то ты слишком тороплив, единственный сын… Или считаешь меня своей добычей?

Одинцов убрал руку, и на лице его отразилось искреннее негодование.

– Одно твое слово, моя юная госпожа, и я уйду. Ты этого желаешь? Хочешь остаться одна в этой степи, ночью, когда повсюду бродят дьювы?

Повернув голову, девушка долго, пристально всматривалась в спокойные черты Арраха Эльса бар Ригона. Или уже Георгия Одинцова? Потом ресницы ее дрогнули, линия рта стала мягче, и лицо сразу приобрело какое-то беззащитное, почти детское выражение.

– Нет, не хочу… – тихо шепнула она, и Одинцов почувствовал, как тонкие пальцы легли на его затылок.

Позже, потом, в момент наивысшего экстаза, когда их бурное дыхание и вскрики слились в согласный любовный дуэт, которому негромко аккомпанировал ночной оркестр бескрайней степи, Р’гади в полузабытьи прошептала:

– Ты не человек, пришелец из Сибь-ири… Ты все-таки дьюв… мой дьюв…

Разубеждать ее Одинцов не стал.

Солнце гигантским оранжевым апельсином повисло над парапетом западной Садовой стены. Длинные тени сторожевых башен пересекли парк, разделяя его на четкие прямоугольники; в первом между клумб и цветников извивались посыпанные красноватым песком дорожки, остальные утопали в буйной зелени кустов и деревьев. Кое-где над плотными шапками крон взлетали, рассыпаясь мириадами брызг, струи фонтанов. Снаружи доносился шорох и плеск воды, звонкий щебет каких-то пичужек да редкие окрики, которыми обменивались стражи. Их самих не было видно; бойницы караульных помещений в верхних этажах башен выходили наружу.

Шумно вздохнув, Одинцов оторвался от созерцания этой мирной картины и снова начал мерить просторный кабинет неспешными шагами от окна к столу, на котором лежал большой, метр на полтора, пергаментный свиток – карта Айдена. Края ее были придавлены с одной стороны майоликовым кувшином тонкой работы, с другой – тяжелым серебряным кубком. Посередине, брошенные прямо в зеленовато-голубой простор Западного океана, лежали «зажигалка»-фатр, графитовый стержень, обмотанный для прочности кожаным ремешком, и кинжал старого Асруда; рядом высилась изящная ваза в форме ощетинившейся шипами раковины, дар Арьера.

Одинцов остановился у стола, поднял кувшин и, придерживая край свитка кончиками пальцев, сделал основательный глоток. Напиток, который Дорта, старая служанка Лидор, готовила из смеси фруктовых соков, был великолепен. Как раз то, что надо для сегодняшнего вечера, чтобы освежиться и сохранить голову трезвой… Вина он выпьет потом, когда закончится час размышлений и наступит время любви. Одинцов энергично встряхнул головой, отгоняя соблазнительное видение – золотистое тело Лидор, просвечивающее сквозь ткань ночной туники. Забыть это даже на время было нелегко, гораздо труднее, чем два неудачных брака и прежних жен.

Он поставил кувшин и склонился над картой. Чертеж земель, морей и океанов не походил на айденские, которые, подобно средневековым земным портуланам, были обильно украшены рисунками крепостей, городов, воинов в странных доспехах, кораблей, плотов, а также изображениями неведомых монстров. Нет, эта карта, которую Одинцов чертил вместе с бар Занкором, оказавшимся неплохим каллиграфом и знатоком местной географии, была исполнена в современной земной манере: океаны, моря и реки – голубые, континенты – коричневые, желтые и зеленые, города – скромные кружки. И никаких чудовищ! Хотя странных тварей тут хватало, особенно у Великого Болота.

Он не собирался представлять плоды своих трудов на суд широкой публики. Во всяком случае, бар Савалт, щедрейший и милосердный, этой тайной карты не получит! Хотя обижаться на Стража Спокойствия ему не приходилось. После окончания южного похода всесильный казначей сменил кнут на пряник, и по его ходатайству божественный император Аларет Двенадцатый вернул молодому бар Ригону свою милость – вместе с половиной родовых поместий и званием сардара гвардии. Вторая половина и подтверждение пэрства были обещаны Одинцову в том случае, если в памяти его наступит желаемое просветление. Достойная награда! Однако карту он отдавать не хотел.

Одинцов со старым целителем чертили ее уже полмесяца, с тех пор как армия вернулась в Тагру, время от времени мужественно отбиваясь от приглашений Ильтара распить бутылочку-другую. Впрочем, чем дальше двигалась их работа, тем больший интерес проявлял к ней любознательный вождь хайритов, иногда помогая картографам дельными советами. Он был превосходно знаком с юго-западной частью северного материка.

Окинув задумчивым взглядом почти законченный чертеж, Одинцов поднял вазу-раковину и поставил ее туда, где за Ксидуменом, Длинным морем, и за зеленой полосой прибрежной равнины пролегла коричневая полоса гор Древних. Затем он вынул кинжал из ножен и положил его так, что головка демона с длинным исцарапанным носом, венчающая рукоять, закрыла кружок Тагры. Ножны с отчеканенными на них зверями он опустил много южнее, на границе Великого Болота. Теперь он держал двумя пальцами небольшой предмет, похожий на зажигалку, и легонько постукивал им по столу.

Одинцов уже немало знал об этой планете и о многом догадывался. И сейчас, разглядывая карту, первую настоящую карту этого мира, он думал о том, что Айден отчасти напоминает Землю. Конечно, не очертаниями материков с прихотливо изрезанными береговыми линиями; скорее, их размерами и взаимным расположением. Его ладонь скользнула вверх, туда, где над Длинным морем нависала громада северного материка, Хайры. Аналог Европы? Вполне возможно… По словам Ильтара, Хайра была огромным массивом суши, на котором страна западных хайритов занимала не более четверти всего пространства. Их поселения располагались в южной и юго-западной части континента – в широтах, соответствующих Испании, Франции, Италии. Затем материк, омываемый океанами с запада и востока, уходил к северу неправильным треугольником; где-то в районе его вершины, в области вечных льдов, лежал полюс.

Голубая извилистая лента Ксидумена отделяла Хайру от Ксайдена, центрального материка. Ксидумен протянулся в широтном направлении на одиннадцать тысяч километров, словно поглотив самые известные моря Земли – Средиземное, Черное, Каспийское, Аральское. Этот огромный пролив между двумя материками сквозным коридором соединял Западный океан с Северокинтанским, расположенным, по земным меркам, где-то на месте Восточной Сибири, Камчатки и Японии.

Центральный материк, по площади приближавшийся к Евразии, состоял из двух субконтинентов, соединенных Перешейком – полосой суши, похожей на сапог Апеннинского полуострова, увеличенный раз в шесть-семь.

На востоке, за Перешейком, выступали угловатые контуры Кинтана, также полностью лежавшего в Северном полушарии. Эта отдаленная и загадочная земля по площади не уступала Южной Америке, слегка напоминая ее и своими очертаниями.

К западу от Перешейка находился собственно Ксайден. Его северная часть, прилегающая к Длинному морю, была обитаемой с древнейших времен; тут расположились и Айденская империя, и эдорат Ксам, и разбойничьи княжества Диграны, и десятки других больших и малых государств, вольных торговых городов, протекторатов, регентств и королевств. Слегка сужаясь, Ксайден простирался к югу, тянулся к другому полушарию, как и Хайра, купая свои берега в водах двух океанов, Западного и Южнокинтанского.