Люси, двигаясь как во сне, обошла кабинет. На столе, рядом с лампой, стояла фотография в маленькой золотой рамке. Люси подошла ближе, чтобы рассмотреть. Это оказалась ее собственная фотография, сделанная на выходных в Палм-Бич, в доме у Дотти. Люси расслабленно смотрела в объектив, сидя у бассейна, и смеялась; она была собой — не позировала, не изображала совершенство, не притворялась светской львицей в роскошном платье. Она уже забыла, что Уайет ее фотографировал. У Люси перехватило дыхание при виде снимка… и вдобавок фотография стояла там, где ее мог видеть только он.

Взгляд девушки упал на толстую рукопись, лежавшую на столе. Заглавие гласило “Светская львица за одну ночь”. И имя Уайета. Он написал книгу? Насколько знала Люси, он действительно работал над каким-то загадочным проектом, который не желал обсуждать. Название пробудило в ней любопытство и страх. Не в силах удержаться, Люси перевернула страницу и прочла:

“В девушке, сидевшей под навесом, не было ничего примечательного — ни красоты, ни образования, ни профессии, ни высокого происхождения. Я выбрал Л. в качестве объекта для эксперимента именно потому, что она была совершенно заурядна — одна из безликих и безымянных девушек, которые едут в Нью-Йорк из провинции, полные неосуществимых фантазий”.

Люси почувствовала, как сжалось сердце. Она быстро пробежала страницу — рука у нее дрожала. Это не могло быть правдой…

“Как только я думаю, что наконец добился прогресса, Л. огорошивает меня вульгарной фразой или неуместным поступком. У нее ужасающий недостаток базовых культурных знаний. Вчера вечером она спросила: что, Эдит Пиаф — это вид пиявки?”

Ответ был очевиден: Уайет хотел издать книгу о своем эксперименте. Задолго до того, как Корнелия вообще услышала о Рите Эллис, Уайет, собственной персоной, собирался разоблачить мошенницу Люси перед всем светом. Девушка принялась лихорадочно листать, но слезы затуманили глаза. Она в жизни не чувствовала себя настолько обманутой. Уайет смотрел на нее — на девушку, которую извлек из безвестности и выдал за светскую львицу, — как на дрессированную собачку. Нет, хуже — потому что дрессированных собак не подвергают публичному унижению. Уайет не любил ее — он сам написал об этом, черным по белому. Он не видел в Люси ничего примечательного и необычного, она представляла для него исключительно научный интерес. Всего лишь тема для книги… Уайет уготовил для своей ученицы унижение, которое должно было пресечь в зародыше все стремления Люси. Несомненно, его не волновали чувства девушки. Он еще хуже, чем Корнелия: она, по крайней мере, не притворялась другом.

Люси не услышала шагов.

Уайет появился на пороге — небритый, в старом свитере.

— Вот ты где. Я везде побывал — у Элоизы, в “Карлайле”…

Он немедленно замолчал, когда увидел рукопись — и лицо Люси. Она вытерла слезы, схватила бумаги и бросилась к двери. Уайет обеспокоенно отступил.

— Что ты здесь делаешь?

Люси швырнула рукопись ему в лицо. Страницы разлетелись по комнате.

— Я могу объяснить… — начал он — словами любого мужчины, совершившего крупную ошибку.

— Как ты посмел? — Люси подбежала к нему и привстала на цыпочки, так что их глаза оказались на одном уровне. Ее тело трепетало от гнева. Уайет онемел. — Лучше бы подумал о том, насколько нелепа твоя жизнь, а меня оставил в покое!

Люси бросилась к лифту и нажала на кнопку. Она услышала, как Уайет окликает ее. Дверь кабины открылась, когда Уайет выскочил на площадку.

— Может быть, я не знаю, как держать вилку, зато умею отличать хорошее от дурного! Я бы никогда, никогда не опустилась так низко!

Дверь закрылась прямо у него перед носом.

Стоя в лифте, Люси подавила желание разрыдаться и в слезах скорчиться на полу. Она месяцами терпела непрерывную критику Уайета — и для чего? Чтобы он так с ней обошелся, уничтожив не только мечты, но и доверие?

— Вы в порядке, мисс Люси? — спросил портье Говард, с тревогой глядя на девушку, которая нетвердыми шагами шла через вестибюль.

— Нет, — ответила она и покачала головой, когда он предложил свою помощь.

Выйдя на улицу, Люси перевела дух. В воздухе чувствовалось дыхание весны, хотя крокусы в Центральном парке еще не расцвели и без пальто было холодно. Девушка тщетно попыталась собраться с мыслями. Небо слепило синевой; кто-то из соседей высадил в ящиках за окном рубиновую герань. “Ни за какие деньги Уайет не купит небо и весну, — вдруг подумала Люси. — Ему не принадлежат такси, которые мчатся по улицам, похожие на больших желтых рыб. Ему не принадлежит запах жареных каштанов. А также шумные перекрестки, уличные кафе, перекличка клаксонов, лай собак, далекие гудки и человеческий смех”. Сойдя с дейвиллского автобуса, Люси заявила свои права на Нью-Йорк. И он — по-прежнему к ее услугам, если она пожелает.

Мимо прошла девочка с матерью и биглем, тянувшим поводок, и Люси вдруг почувствовала прилив вдохновения. Девушку окружали образы. Свет, падавший из окон, неровный тротуар, подросток на скутере… Нью-Йорк не отрекся от нее. Она докажет Уайету, что способна воплотить свои мечты без его помощи. Она не будет сидеть сложа руки, пока “Таунхаус” и Уайет фабрикуют собственные версии произошедшего. Бодро шагая к квартире Элоизы, Люси ощущала в воздухе надежду.

Пирожные “Твинки” хранятся двадцать пять дней, а не семь лет и уж точно не пятьдесят. Более того, двадцать пять дней — это необычайно долгий срок для хлебобулочных изделий.

Секрет “Твинки” заключается в отсутствии молочных ингредиентов; поскольку в составе пирожных нет молока, “Твинки” портятся гораздо медленнее, чем другая выпечка. Нужно всего сорок пять секунд, чтобы взорвать “Твинки” в микроволновке.

Дотти Хейз, сидя над овощным салатом в клубе “Колони”, поцокала языком в знак сочувствия. Люси Эллис, возможно, не обладала голубой кровью, но Дотти давно поняла, что эта девушка, которая так долго терпела ее сына, — аристократка от природы. Дотти страшно злилась оттого, что Уайет не рассказал Люси про книгу и не отказался от публикации давным-давно. Напротив, он готовил бедняжке засаду. Дотти испытала настоящее облегчение, когда Люси позвонила и попросила о помощи. Она немедленно пригласила ее на ланч.

— Я охотно тебя поддержу, Люси. Твой труд заслуживает признания. И потом, после всего, что натворил этот идиот…

Люси улыбнулась и жестом остановила Дотти. Она потрясающе выглядела в ярко-синем обтягивающем платье.

— Спасибо. Вы так великодушны… Трудно представить более подходящее место, чем ваша библиотека.

Дотти принялась взволнованно крутить салфетку. Люси, надо отдать ей должное, до сих пор не сказала ни одного плохого слова в адрес Уайета. Может быть, девушка намерена дать ему второй шанс? Он, конечно, не заслуживал прощения — но материнское сердце не давало Дотти покоя.

— Я никогда еще не видела Уайета таким расстроенным, — осторожно сказала она, чтобы прощупать почву. — Он раскаивается, что причинил тебе боль. Ты знаешь, что он отменил публикацию этой проклятой книги?