В определенный момент перед руководителем полета встанет вопрос: даже если мы это сейчас починим, хватит ли у нас времени, чтобы закончить весь ремонт? Потому что мы не можем продержать телескоп открытым всю ночь, вернуться наутро и все закончить. Пока ответ остается утвердительным, мы продолжаем попытки. Как только ответ станет «нет», даже если ресурсы системы жизнеобеспечения позволят провести в космосе еще три часа, руководитель полета отзовет нас, потому что продолжать не имеет смысла. А время шло, и с каждой минутой мы все больше и больше приближались к «моменту бинго». Я думал, что мы уже перешли эту черту. Я пробовал все, что говорил мне делать Дэн Бербанк, но все время ждал, что Кеккаччи в любой момент может приказать нам возвращаться.

Потом Бербанк вышел на связь и сказал, что они кое над чем работают и мне нужно пойти к контейнеру для инструментов и взять плоскогубцы с зажимом и клейкую ленту. Клейкую ленту? Серьезно? Я даже и не знал, что на шаттле есть клейкая лента. Про себя я подумал: «Ух ты, значит, все идеи кончились? Перейдем теперь на канцелярские принадлежности? А в следующий раз попробуем скрепки? Или дырокол?» Я снова переместился к контейнеру с инструментами в передней части грузового отсека и начал копаться в нем в поисках клейкой ленты. Вокруг тьма. Я был полностью деморализован. В тот момент я был так несчастен, как никогда в жизни.

Тут я краем глаза заметил, что Дрю пытается привлечь мое внимание из иллюминатора полетной палубы, который находился, наверное, в трех метрах от меня. Я не хотел поднимать голову. Я не хотел ни с кем говорить. Я не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, как я расстроен и как мне стыдно. Но в конце концов я посмотрел в его сторону. Дрю широко улыбался, почти смеялся. Я не мог ничего сказать, потому что наши слова могла услышать наземная команда, поэтому нам пришлось общаться с помощью мимики и жестов, как будто мы играли в шарады. Я бросил на него взгляд, означающий:

— А что это ты так веселишься?

— Ты все делаешь отлично! — он показал мне большие пальцы рук.

«Что он имеет в виду? — подумал я. — Или сейчас проходит еще какой-то выход в открытый космос, о котором я не знаю? Потому что тот, в котором я участвую, окончился полной катастрофой». Но Дрю продолжал улыбаться. Он начал покачивать большим пальцем и мизинцем, указывая то на себя, то на меня, как будто хотел сказать: «Друг, мы с тобой сделали это! У тебя все будет хорошо!»

Если мне когда-нибудь и нужен был друг, так это в тот момент. И Дрю оказался рядом, совсем как «В парнях что надо», где дружба всегда поддерживала астронавтов. Я чувствовал себя беспомощным и одиноким, но я забыл, что моя команда была со мной — мой экипаж и все из НАСА, находившиеся на Земле. Если все окончательно полетит к черту, никто не будет показывать на меня пальцем и говорить: «Массимино во всем виноват». Мы проиграем или победим вместе, так и должно быть. Я ни на минуту не поверил Дрю насчет того, что все будет хорошо. Я по-прежнему считал, что все потеряно. Но я думал: «Эх, ну если уж я полечу вниз, так лететь мы будем вместе с моими лучшими друзьями».

И как раз в этот момент Бербанк вышел на связь, чтобы сказать мне, что делать с плоскогубцами и клейкой лентой: они хотели, чтобы я оторвал ручку. Мысль сделать это до сих пор не приходила мне в голову: она противоречила всему тому, чему меня учили о телескопе, с которым следовало обращаться так деликатно, как только возможно. Но пока я, как сумасшедший, мотался туда-сюда, пытаясь все починить, Джим Корбо, руководитель разработки системы из Центра Годдарда, который в тот день работал в Хьюстоне, задался вопросом, нельзя ли оторвать эту штуку. Он позвонил в Центр Годдарда и поговорил с Джеймсом Купером, руководителем разработки механических систем телескопа. Было воскресенье. В офисе было всего несколько человек, но Купер, Джефф Родин, Билл Митчелл и другие парни из команды «Хаббла» начали пробовать, не сработает ли эта затея. Меньше чем через час у них был запасной поручень из чистой комнаты, ключ с регулируемым крутящим моментом и цифровые пружинные весы, чтобы определить, как много силы нужно приложить, чтобы оторвать держащийся на одном винте поручень.

Они сделали это. Успешно. Позвонили в Хьюстон Корбо и сообщили о результатах. Теперь Кеккаччи и его команда должны были решить, делать ли мне такую попытку. Если мы не уберем ручку, худшее, что может случиться, — это то, что регистрирующий спектрограф так и останется сломанным, но все остальное будет прекрасно работать. Но если мы оторвем ручку и какой-нибудь осколок попадет внутрь, он может повредить телескоп, испортить зеркало. Да и вообще летающая в космосе шрапнель — это в целом плохая идея. Что, если я оторву эту штуку, а она отскочит назад и порвет мой скафандр? Тогда речь может уже пойти о жизни и смерти.

Кеккаччи решил попробовать. Это был дерзкий шаг, но, как и все остальное с «Хабблом», он стоил затраченных усилий. Бербанк вышел на связь и все объяснил мне.

— Это только что сделали, — сказал он, — прямо сейчас, в Центре Годдарда, в отделении бортового оборудования. Чтобы сорвать единственный винт внизу справа, пришлось приложить усилие в 27 кг в верхней части ручки.

Дрю сказал:

— Хорошо. Масса, как понял? 27 кг в верхней части ручки, чтобы оторвать этот нижний винт. Думаю, ты справишься.

Я знал, что у меня должно получиться. Я был крупным мужчиной в самом расцвете сил. Я нервничал из-за того, что могу повредить телескоп, но первый раз с того момента, как это все началось, почувствовал слабый проблеск надежды.

Теперь я узнал, что клейкая лента понадобится, чтобы приклеить ее на нижнюю часть поручня и таким образом попытаться собрать осколки, которые могли разлететься в стороны. Я вернулся к телескопу, и мы с Буэно заклеили ручку. С Дрю и Бербанком мы все время обговаривали то, что я делаю. Было решено, что вначале я раскачаю ручку туда-сюда, дерну ее несколько раз, чтобы заставить металл хоть немного дать слабину, и потом еще раз хорошенько дерну, чтобы он поддался. Если я попытаюсь оторвать ручку сразу, вся сила будет сосредоточена в одном движении, ручка развалится на части, а осколки разлетятся повсюду.

Как только мы заклеили поручень клейкой лентой и были готовы начинать, нас вызвал Центр управления полетом, чтобы сказать, что они потеряли канал, идущий с камеры на моем шлеме, и следующие три минуты у них не будет изображения. Я же не собирался терять ни секунды. Если они не будут видеть, что я делаю, тем лучше. Давайте повеселимся, пока мамочки и папочки нет дома.

— Дрю, — сказал я, — думаю, мы должны сделать это сейчас.

Он сказал:

— Только потихонечку, ладно?

Я глубоко вдохнул, уперся левой рукой и ногами и посмотрел на эту ручку, которая была прямо передо мной. Когда я был маленьким и жил в Франклин-Сквер, однажды днем я был возле дома, кидал мяч около переднего крыльца и пришел дядя Фрэнк, который жил на другой стороне улицы. Он весь был покрыт машинным маслом и солидолом. Папа вышел, они на минуту зашли в дом, а потом вышли обратно. Папа нес огромную метровую отвертку. Он сказал:

— Кончай бросать этот мячик. Не поленись перейти через улицу, и, возможно, ты чему-то научишься.