Когда в космосе ты хочешь что-нибудь положить вниз, например ложку или маркер, на самом деле ты ничего не кладешь. Потому что никакого низа нет. Ты протягиваешь руку, отпускаешь предмет и оставляешь его парить там, где он окажется под рукой, если понадобится тебе снова. На второй день после возвращения домой я выгружал из своего автомобиля продукты. Я вытащил пакет из багажника, поднял его на уровень плеча и отпустил. А он не остался в этом положении.

Возвращаться на Землю тяжело. К этому надо приспособиться. После того как мы с Буэно закончили ремонт регистрирующего спектрографа, Грунсфелд и Дрю успешно провели последний выход. На следующий день мы попрощались с «Хабблом» и отправили его открывать тайны Вселенной. У нас был наш обычный день отдыха, и мы провели последние проверки. Как только я мог выкроить несколько минут, я поднимался на полетную палубу и выглядывал в иллюминатор. За ним я видел антенну сантиметрового диапазона, обернутую золотой фольгой, поворачивающуюся и меняющую направление. Так она работает: настраивается на сигнал спутника связи и следует за ним, позволяя нам связаться с Землей. Каждый раз, теряя сигнал, антенна вращается и наклоняется, пока снова его не найдет. Глядя на то, как антенна поворачивается, а Земля проплывает внизу, я испытывал чувство, которого, как мне кажется, ранее у меня никогда не было, — удовлетворение. Я мог расслабиться. Я все закончил. Пять лет «Хаббл» заполнял каждую мою секунду, когда я не спал, а теперь весь этот стресс и ответственность исчезли. Большим облегчением было больше об этом не думать. Дело было закончено, и от этого я чувствовал себя хорошо. И я был удовлетворен не только нашей экспедицией. Всю свою жизнь я не знал покоя. Я всегда должен был делать больше, приступать к новой трудной задаче, хвататься за новую возможность. Теперь я мог остановиться и передохнуть. Я сделал все, за что взялся. Это чудесное ощущение, но оно пугает. Сигнал, на который я настроился, то, что направляло меня все эти годы, вот-вот должно было исчезнуть, и вскоре мне придется искать что-то новое.

В то утро, когда мы должны были отправиться домой, во Флориде была плохая погода, и посадку перенесли на день. На тот момент все уже было убрано. Даже электронной почты не было. Нам буквально было нечем заняться. Я взял какие-то закуски и свой айпод и направился прямо к иллюминатору, где и провисел почти весь день, слушая Стинга, U2, Radiohead, Coldplay и саундтреки Томаса Ньюмана к фильмам. На следующий день мы проснулись и, когда пролетали над юго-востоком Соединенных Штатов, тучи были такими плотными, что мы просто не видели Флориды. Совершенно уверенный, что посадку снова отложат, я вернулся к иллюминатору, впитывая в себя виды и наслаждаясь каждой секундой. Что касается других членов экипажа, они заскучали и стали смотреть фильмы, те, которые были у нас на дисках, или те, которые мы загрузили в наши ноутбуки. Я не стал смотреть фильмы. Я не мог представить, что хоть на секунду оторвусь от иллюминатора, чтобы посмотреть то, что доступно и на Земле. В какой-то момент Дрю окликнул меня со средней палубы:

— Эй, спускайся вниз!

— Зачем?

— Мы будем смотреть «Суперначо»!

— Посмотрю после того, как приземлимся!

На следующее утро Флорида все еще была в облаках, но мы не могли дольше оставаться на орбите. Нам дали посадку на базе Эдвардс в Калифорнии. С семьями мы должны были встретиться в Хьюстоне. На этот раз во время возвращения домой я был на полетной палубе и смог увидеть все: мы летим все ниже и ниже, а Земля становится все больше и больше, нос и хвост шаттла от жара горят оранжево-красным. После «Колумбии» во время входа в плотные слои атмосферы всегда будет беспокойство, но, когда мы вынырнули из темноты над Тихим океаном и я увидел сияющее в дневном свете побережье Калифорнии, я уже знал, что Скутер доставит нас домой целыми и невредимыми.

Два дня спустя я стоял на подъездной аллее у своего дома, разбрасывал пакеты с покупками и чувствовал себя не в своей тарелке. В первую неделю после возвращения из космоса зрительно-моторная координация полностью разлажена. Чувство равновесия нарушено. Позвонки все еще сжимаются, чтобы стать на свои места, и это может быть неприятно. Три дня ты не должен водить машину и работать с тяжелым оборудованием. Отчасти вернуться, конечно, здорово — ты снова видишь своих родных, ощущаешь это замечательное чувство удовлетворения. Но потом ты приезжаешь домой, и реальность тебя уже поджидает: кровельное железо над гаражом надо бы залатать, а бассейн пора почистить. Люди всегда спрашивают, не скучаю ли я о космосе. «Только когда стригу лужайку», — отвечаю я.

К счастью для меня, хотя полет и был закончен, моя миссия еще не подошла к концу. Когда мы приземлились на авиабазе Эдвардс, нас ждал один из помощников администратора НАСА со статьей из The Washington Post. Там была большая, почти на весь разворот фотография, где я в космическом скафандре улыбаюсь во весь рот на фоне телескопа, стоящего в грузовом отсеке. Меган, Джон или Скутер сфотографировали меня во время моего последнего выхода. История с «Хабблом» была громкой, и люди хотели узнать о ней больше. Из-за своего опыта и благодаря записям в Twitter мне пришлось много раз выступать в СМИ.

Поскольку те обязанности, которые я выполнял до полета, были переданы другим людям, после возвращения в Хьюстон мне предложили две должности. Я мог стать руководителем нового набора астронавтов или связующим звеном между Отделом астронавтов и отделением связей с общественностью. Я выбрал второе. Я знал, что мое время в НАСА подходит к концу, а работа со СМИ — рассказать об истории исследования космоса и запечатлеть конец эпохи шаттлов — это такая работа, которой я хотел заниматься. Также я знал, что с помощью социальных сетей могу начать напрямую общаться с людьми с разных концов света. Я взял в отделе связей с общественностью камеру и начал снимать в Отделе астронавтов закулисные ролики, героями которых были мои друзья. Я знал, что смогу разговаривать с ними лучше, чем репортеры, позволю им шутить и расслабиться. Я следовал за астронавтами в гидролаборатории, на симуляторе шаттла. Вместе мы показывали людям, как на самом деле выглядит жизнь астронавтов. Потом наша команда связей с общественностью редактировала ролики и загружала их на YouTube.

За моим дневником в Twitter следило все больше и больше людей. Мне посчастливилось быть первым астронавтом в социальных сетях, но вскоре все больше и больше астронавтов стали писать с борта космической станции и вывели дело на совершенно новый уровень. Они начали делать замедленную съемку Земли с орбиты, и эти видео с тех пор посмотрели миллионы раз. Мой приятель Крис Хэдфилд[44] взял с собой на станцию гитару и снял музыкальное видео — кавер-версию песни Дэвида Боуи «Странный случай в космосе». Этот ролик стал популярным во всем мире. До появления социальных сетей, даже если людей интересовало то, чем занимаются астронавты, им было сложно за этим следить. Интернет изменил все. Мы сделали наш опыт пребывания в космосе более близким для людей. Теперь они чувствуют связь с тем, что происходит.