ли ни детским простодушием, — Я тоже вижу, какая ты хорошая и милая. Открытая душа. Ты дочка Гелии, и я чувствую тебя родной. Знала всегда, что мы с тобой встретимся. Я люблю тебя даже и вдвойне, потому что ты так похожа на… — и она не договорила, прикрыв свои болтливые губы.

— На маму? Так все говорят. Я, пожалуй, полюблю Антона, как и его изображение из овала.

— Ну вот. Умница. Ты всему его научишь. О каком овале ты говоришь?

Икринка промолчала, как-то сообразив, что Нэе это знать не положено, раз мама ей этого не говорила. Но Нэя уже и забыла о своём вопросе. Или её мало интересовал ответ. Как все чрезмерно разговорчивые люди она не всегда отслеживала ответы собеседника, задавая свои вопросы, увлекаемая потоком собственных дальнейших рассуждений.

— Вы вместе будете учиться любви. Это намного интереснее. А что я тебе и подарю! — и Нэя достала из красивой сумочки, усыпанной шёлковыми искусственными лепестками, маленький футляр, тёмно-синий в блестящих камушках. Раскрыв, она показала прозрачный голубой бутон — флакончик с духами и дала ей.

— Любимые духи твоей мамы.

У Икринки защипало в глазах от подступивших слёз, заболело сердце.

— Эти духи только мои и твоей мамы. Формула секретная. Изобрёл мой муж. Для меня и Гелии. Их больше нет ни у кого. Теперь они будут и твоими. У меня есть небольшой запас. Но они стойкие, их немного и надо, аромат способен держаться на коже, на ткани долго, очень долго. — Неожиданно сумочка Нэи опрокинулась, и из неё выпала маленькая плоская пластина. Нэя, увидев её, стала как каменная. Весёлость опять пропала. Икринка положила пластину на столик, ничего не понимая.

— Это что?

— Да так. Ерунда. — Нэя трясущейся рукой смахнула её в сумочку. Она опять словно провалилась в своё тёмное измерение, даже носик её побледнел и заострился.

— Ты вспомнила мужа? — спросила Икринка, по-своему объяснив её изменившееся лицо. Но Нэя быстро вернулась обратно, заулыбалась, закивала ей своими цветами.

Антон как главное лицо прекрасного нового мира

Когда Антон вернулся за нею вечером, из прозрачных дверей к нему вышла неизвестная девушка. Узнаваемым было только лицо, все так же похожее на вожделенный мираж. На ней было кремовое платье, невесомое и воздушное, в котором растворилось её тело. Ткань мерцала бутонами, вышитыми из прозрачных искр. Тонкий поясок обхватывал её узкую талию. Даже от волшебницы Нэи, Антон не ожидал такого. Икринка привычно, словно всю жизнь ходила в таких нарядах, легко сошла со ступеней террас и обняла его, даря ему примирение. На улице вокруг сновали люди, закончился рабочий день, и многие гуляли в окрестностях лесопарка. Были слышны крики молодёжи на спортивных площадках у корпусов общежития, играли и пищали дети возле своих затейливых конструкций. Всё здесь настолько было непохожим на мир, оставленный в прошлом. Он поцеловал её довольно неуклюже в самое ухо, в щёку, в подбородок, и лишь чуть-чуть прикоснулся к губам. Она уловила его запах, ставший уже знакомым, и от всего этого стало ей непривычно хорошо и томительно. За день, проведённый с Нэей, она успела соскучиться. Он был уже необходим, по-другому, чем тот из её овала.

Он взял её за руку, как в тот раз в их городе, и повёл гулять в лесопарк, чтобы показать обещанное озеро, окружённое цветущими зарослями со съедобными цветами. Он ничего не сказал ей о её новом аромате, но она чувствовала, что духи нравятся ему. Она не знала, что он узнал духи Нэи. Время от времени он наклонялся к её волосам и тонул в них носом.

— Ты мой Лесной Ангел, — повторил он на своём неизвестном певучем языке, который она не знала, но понимала, о чём он ей сказал.

Едва она вышла из сиреневых зеркальных недр кристалла Дома моды, девчонки, сидящие в цветниках как отдыхающие бабочки, притихли, не узнав её сразу. Это видение, словно одетое в лепестки цветов и будто осыпанное блёстками росы, сошло со ступеней их храма красоты в объятия «Каменного Красавчика». Нэя сияла в дверях, сама тоже похожая на цветок, даже на букет цветов, но в отличие от Икринки, она сияла счастьем, отражённым от счастливых влюблённых. Эти служительницы «Мечты», не исключая и Эли за столиком, поедающей сладости, не могли понять радости хозяйки, отдающей своего красавчика в руки неизвестной девушки. Все они считали Антона любовником Нэи. Сладкие крошки посыпались из безмолвно раскрытого рта Эли на её подол. Нэя продолжала сиять, как будто сама стала невестой, с материнской нежностью во взгляде провожая удаляющегося в глубину леса влюблённого, что было всем очевидно, «Каменного Красавчика» с другой, никому тут неизвестной, провинциальной обесцвеченной дылдой. Такую оценку дали они Икринке, обсуждая её между собой. Поскольку она была высокого роста, светловолосая и светлоглазая, что не считалось красивым по стандартам Паралеи. Скорее, это воспринималось как природный изъян, встречающийся иногда у мутантов, вроде тех же рыжих или розоватых волос. Такие женщины нравились, конечно, некоторым чудакам и баловням из аристократических заповедных рощ, избалованным и пресыщенным. Так ведь и «Каменный Красавчик» был мутантом, несмотря на свою неотразимую мужественность. Завершив своё обсуждение подобным образом, девчонки успокоились и занялись своим делом. Или бездельем, как Эля. Сама Эля, так же бывшая мутантом в их представлении, не принимала в оживлённом разборе чужих достоинств и недостатков участия. Она вздыхала, не прислушиваясь к возбуждённому полушёпоту девчонок-моделей, собирала крошки на своём подоле и завидовала чужому счастью, упорно обходящему стороной её и Нэю. Нэя, во мнении подданных её красочного королевства, тоже был странной со своей ненормально окрашенной радужкой глаз. Тоже мутантом.

В тот вечер и произошло первое открытие его как человека, который ей нужен. Был уже забыт улыбающийся мальчик из овала, подаренного мамой. Она смотрела на его прекрасный подбородок, шею, губы, всё это было не просто красиво, а надёжно, и будто принадлежало ей всегда. И она всегда любила его. Даже его светлую рубашку, выделяющуюся на фоне уже сумеречного леса, тоже всегда знала и любила. Её спящие чувства, раньше обитающие лишь в глубинах её снов и мечтаний, просыпались для жизни в реальном мире. Прикосновения его рук были остро ощутимы и давали пронзительную радость и телу, и душе. Он увлекал её всё дальше от редких уже людей, от пешеходных дорожек куда-то в тёмно-фиолетовую глубину засыпающего леса, уже почти дикого тут. И Икринка знала, понимала, что там произойдёт, и сама уже хотела, чтобы всё повторилось…

Отец как одно из лиц нового, но настолько ли уж и