в лоб. Покачивать её в моих руках и дышать ровно. Каждое маленькое задевание локтем или бедром. Грива её волос и этот соблазнительный запах, который никуда не девается.

Ладони ударяют по моим плечам, прерывая мои мысли. Я поворачиваюсь и вижу Бекса, когда тот отпускает меня, стиснув плечи напоследок.

— Пахнет здорово.

Такер и Руни тоже подтягиваются, хватая начинки и соусы. Мои глаза снова останавливаются на Уилле. Мы стоим, будто жизнь движется в режиме замедленной съёмке, а наши друзья снуют вокруг нас размытыми пятнами.

— Ребят? — Такер тычет меня пальцем. Я наконец резко поворачиваю голову в его сторону, заставляя его подпрыгнуть. — Иисусе, ты страшный. У тебя глаза психа. Тебе на пробежку надо или что?

— Именно это мне и надо… или что-то ещё, — бурчу я.

Щёки Уиллы розовеют. Она держит стопку тарелок и сжимает их до побеления костяшек пальцев. Когда я подхожу к ней, её грудь тяжело вздымается, шея и уши темнеют от румянца.

— Можешь остаться после ужина? — спрашиваю я.

Её глаза выпучиваются.

— Эм, что?

— Просто останься после того, как они уйдут. Хочу тебе кое-что дать.

У неё вырывается очередной хрюкающий смешок. Я уже понял, что это её нервный смех.

— Это прозвучало грязно, Бергман.

Приподняв бровь, я забираю у неё тарелки.

— Извращенка. Припаркуй свою попу и ешь тако.

Она прикусывает губу, и впервые за долгое время она улыбается как Уилла, которую я знал раньше. У которой в жизни были поводы для улыбок.

Такер и Бекс — студенты колледжа, так что они уничтожают серьёзное количество еды. Руни от них не особо отстаёт, но я наблюдаю за Уиллой — как она ковыряет бобы, кладет их в рот так, будто приказывает себе поесть. Мои глаза снова сосредотачиваются на ней, время и пространство меркнут на периферии. Мне нужно, чтобы все ушли, и я смог предложить ей кое-что. А потом мне нужно, чтобы она согласилась.

Глаза Уиллы встречаются с моими. Сначала они расширяются в духе «на что ты смотришь?». Но когда я удерживаю её взгляд, они сужаются до раздражённых щёлочек.

Бекс достаёт телефон.

— Таймер.

— Ставки, — кричит Такер.

Руни с отвращением бросает своё тако.

— Неа. Я больше не буду этому потакать. Мне надоело, что мама и папа ссорятся, — встав, она вырывает телефон из рук Бекса, засовывает деньги Така обратно в карман рубашки и дёргает их обоих за руки. — Выметайтесь. Этим двоим нужно преодолеть это астрономическое сексуальное напряжение и разобраться с этим по старинке.

У Уиллы отвисает челюсть, пока она смотрит на Руни.

— Серьёзно, Рустер?9

Руни качает головой.

— Мне это так надоело. Вы двое. Поговорите. Потрогайте друг друга. Потрахайтесь. Пожалуйста, Господи, положите конец пыткам. Я уже тону. Я заражаюсь от вас перевозбуждённостью…

— С этим могу помочь, — вклинивается Такер.

Бекс шлёпает его по макушке.

— Завязывай.

— Я и сама прекрасно справляюсь, парни, — говорит Руни, после чего обращается к Уилле и мне. — Суть вот в чём: довольно. Разберитесь с этим.

Руни вытаскивает парней за дверь вместе с собой и захлопывает её.

Уилла следит за ними, но в итоге её голова поворачивается ко мне, и черты искажаются неверием. Она выглядит так, будто ей ужасно некомфортно, а когда Уилле Роуз Саттер некомфортно, она об этом не говорит.

— Ну, это было вообще внезапно.

Поправочка. Она поговорит об этом, если это приведёт к приуменьшению или отрицанию.

— Да не особо, Уилла, — я встаю и собираю тарелки, ставя их друг на друга, пока они не превращаются в накренившуюся башню объедков.

Уилла опешивает, вскакивает и собирает блюдечки с соусами, смахивает тёртый сыр с края стола в свою ладошку.

— О чём ты говоришь, чёрт возьми?

Я обхожу её, с грохотом ставя тарелки в раковину. Уилла аккуратно ставит свою ношу рядом, затем поворачивается лицом ко мне.

— В Рождество я сказал тебе, чего я хочу.

— Да, — рявкает она. — А потом моя мама умерла, уж извини.

— Я не имел в виду это, — у меня вырывается вздох. — Я лишь говорю, что Руни констатирует очевидное.

Уилла стискивает челюсти, и её глаза искрят свирепой медью.

— Это не очевидно. Мы не очевидны.

— О? — я медленно иду к ней. Уилла пятится синхронно со мной, пока её задница не натыкается на кухонный шкафчик. Я опираюсь ладонями на его поверхность, расположив руки так, чтобы она оказалась в ловушке моего тела. Ей приходится выгнуть шею, чтобы посмотреть на меня. Её пульс бешено бьётся у основания горла. К щекам приливает румянец. Соски явно напряглись под поношенной футболкой с Мией Хэмм, и она сжимает бёдра.

— С головы до пят, Солнце, всё говорит, что ты меня хочешь. Посмотри на меня и скажи, что не видишь того же.

Она приподнимает подбородок, глаза встречаются с моими. Никакая борода не скрывает мой собственный румянец или движение кадыка, когда я пытаюсь сглотнуть. Рубашка никак не маскирует учащённое дыхание. Мои джинсы — вообще безнадёжный случай. Никакой материал не сумел бы скрыть, что я твёрд как камень для неё. Мои пальцы сжимают столешницу кухонного шкафчика до побеления костяшек. Мы — взрывная реакция за мгновение до встречи двух стихий.

Я опускаю голову, провожу губами по раковине её уха.

— Скажи, что ты этого не видишь, Уилла.

Она дрожит.

— Я вижу.

— Потому что ты хочешь этого, — шепчу я в её шею, затем оставляю лёгкие поцелуи вниз по её горлу.

— Я не хочу этого… не больше, чем ты.

У меня вырывается сухой смешок.

— А что, если я скажу тебе, что хочу этого так сильно, что едва могу думать связно?

Она сглатывает.

— Ну, тогда я признаюсь, что хочу этого настолько же сильно, но только не в таком виде, как ты.

— А в каком виде этого хочу я? — шепчу я, не отрываясь от её шеи.

Она раздражённо фыркает, но подаётся навстречу моему касанию.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Ты хочешь тёплого и нежного. А я хочу только секса.

— Чушь собачья, Уилла, — я выпрямляюсь и прижимаюсь к ней пахом. Уилла буквально скулит. — Ты хочешь большего. Просто ты боишься.

— Неправда, — хрипит она.

— Как тебе такой вариант? Поезжай со мной в хижину в Вашингтоне на весенних каникулах. Дай мне это время, чтобы показать тебе, что бояться нечего. Ты. Я. Лес. Четыре дня.

Уилла прикусывает губу.

— Мне стоит остаться здесь и позаниматься.

Я отталкиваюсь от кухонного шкафчика. Сдёрнув полотенце с ручки, я закидываю его на своё плечо.

— Позанимаешься в хижине. Занимайся голой. Занимайся одетой. Мне всё равно. Еду буду готовить