ни правды и уж тем более никакого грузовика, полного амброзии и холодной клубники. Осталась только чумазая Газель с шестью поддонами теплой воды, одна на всех.

— Сука, — сказал избитый в окровавленной рубашке. — Сука, сука! — и все-таки пнул коробку с консервами. Банки жалобно звякнули.

Пятеро всеми позабытых добровольцев обменялись короткими взглядами и попятились. Осторожно, по очереди обогнули Лендкрузер и, не оглядываясь, припустили назад к грузовику. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 18:32

— Так, — сказала чиновница из Майбаха. — Значит, так.

Ей надо было собраться с мыслями. Все пока шло неплохо, да что там — лучше, чем она ожидала, и даже идиот Валера с мишенью на лбу и тупица охранник ничего испортить не могли, потому что были уже на полдороге к убежищу. Оставалась ерунда: заложники и крошка зубной врач, который откашлялся наконец и бился, пытаясь освободить руку. Рука была белая, и весь он тоже был белый, как будто искупался в детской присыпке. Она склонила голову и принюхалась. Пахло не пудрой, а стройкой, влажной каменной пылью.

— Это что, цемент? — спросила она строго. — Не говорите только, что подкоп тут затеяли. Вы же помните, что мы под рекой?

Маленький стоматолог не ответил. Его мучило неприятное дежавю, потому что все это уже было: широкая морда автобуса, пустая Лада Калина, цветастый термос без крышки и большая женщина с крепкими пальцами и казенным голосом, «я не отпущу, пока вы не скажете». Только в тот раз он держал кота и не мог оттолкнуть ее. Кот, вспомнил доктор, холодея. Переноска осталась в проходе, у всех под ногами.

— Это вы! — крикнул он. — Это всё из-за вас, вы мешаете! Все время мешаете только! — и подумал про мертвого мальчика, а затем почему-то про сбежавшего лейтенанта, и что гадкая женщина в синем костюме так и будет являться везде, где захочет, когда захочет, и спастись от нее невозможно, с котом или без. — Ну зачем вы так делаете, — сказал доктор жалобно.

— Да мужик у ней тут остался, — сказала пожилая дачница в кроксах. — Мордатый такой, в пальто, вот тут стоял. Она как его увидела, так и рванула.

И тут оказалось, что полторы сотни заложников выстроились клином и чутко прислушиваются к разговору. Вид у них был недобрый.

— А я сразу, кстати, подумал. Грузовик у них, как же, — сказал москвич в третьем поколении. — Говорю себе, прямо знаете, озарило — чего-то не то.

— А мне все равно! — закричала худенькая хозяйка сеттера. — Не могу я тут больше, он сказал, что можно! Сказал, пусть идут! А теперь они нас не пустят!

— Щас, не пустят, — сказал ее клетчатый муж и хищно раздул ноздри. — В рог им дать, и всё.

Именно этого поворота в дискуссии женщина из Майбаха, казалось, и ждала, потому что лицо ее прояснилось и она отставила маленького доктора в сторону, как чемодан.

— Вы всё правильно поняли, да, — сказала она. — Потому что уйти он вам, разумеется, не позволит.

— Опять вы врете, — морщась, перебил доктор. — Я своими ушами слышал...

— Все, кто хочет, он сам сказал! Он сказал! — поддержала хозяйка сеттера.

— Кто? Таксист? — тут женщина из Майбаха подняла брови и старательно, с чувством фыркнула, как делают мхатовские актрисы, чтоб услышали даже в последнем ряду. — Вы серьезно считаете, он там главный?

Вопрос застал аудиторию врасплох. Немолодой сонный мигрант на лидера террористов и правда не тянул; масштаб злодейства был явно не таксистский.

— А кто? — спросила после паузы дачница в кроксах. — Этот, что ли, в рубашке, болтал который?..

— Прекрасно. Значит, вы его заметили все-таки, — ответила женщина из Майбаха. — Давайте я немного вам о нем расскажу. Этот человек — опасный, безжалостный психопат, — сказала она. — И очень талантливый манипулятор. Это он сегодня утром сбежал из-под ареста и убил капитана полиции. Это он захватил Газель с водой, а потом обманул этих полуграмотных людей и с их помощью взял вас в заложники. И неважно, передумали они или нет, понимаете? Они уже его соучастники. Осталось только сделать их убийцами, и деваться им будет некуда. Так что не обманывайте себя, никуда он вас не отпустит. Вы — его единственный козырь. Не вода, а вы. Это вас он будет обменивать на еду.

— Ну так поменяйтесь с ним, господи! У вас вон там сколько! — сказала хозяйка сеттера и снова заплакала.

Чиновница взглянула на нее и ласково, с сожалением покачала головой.

— Не поможет. Не пытайтесь понять, просто поверьте. Даже если мы полгрузовика сюда принесем, он придумает что-нибудь другое. Потребует половину тоннеля, а потом вторую половину грузовика, например, или миллион долларов, или чтобы все мы приняли ислам, пока у кого-то не сдадут нервы и кого-нибудь действительно не убьют. Он этого и ждет — чтобы вы повели себя глупо, — и договориться с ним не получится, что бы мы ни предложили.

Возможно, кому-то из заложников и пришла в эту минуту крамольная мысль, что в единственный козырь превратила их именно светловолосая чиновница, у которой имелись свои, такие же подозрительные мотивы. Однако проблема была реальна: они попались маньяку, который желал им смерти, и теперь ясно это понимали. Только вот плана у них никакого не было, а у чиновницы с громким голосом — был, точно был, иначе зачем бы ей устраивать цирк с консервами и прорываться к ним через баррикаду, рискуя остаться здесь насовсем.

И, надо сказать, свой план она немедленно предъявила, потому что тут-то и вернулись как раз два ее странных помощника — бледный коротышка со стертым лицом и здоровяк в плаще, которые добрых полчаса пропадали неизвестно где и пробирались теперь к автобусу, расталкивая толпу. Оба одинаково запыхались, как будто бежали, и всё так же не годились друг к другу, как если бы их спарили нарочно, для смеха. Общее у них было только одно: у каждого на плече висело по увесистой грозди коротких помповых ружей. Новеньких, в заводской смазке.

— Стойте, это у вас что, все в машине было? — спросил доктор.

— Господи, твоя воля, — сказала дачница в кроксах и перекрестилась. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 18:43

Настроение внутри баррикады было тем временем такое же неспокойное. Переговоры с противником вроде бы увенчались победой — штурм сорвался, и все осталось как было. Но прошли они как-то неприятно, а закончились и вовсе странным каким-то пшиком и удовлетворения поэтому не принесли, а только усугубили тревогу. Объяснить себе, что именно не так, защитники вряд ли смогли бы и все-таки чувствовали, что сглупили, попались на какой-то трюк, и даже трофейную печеную фасоль разбирать никто не спешил, она так и стояла на асфальте нетронутой картонной пирамидой, как троянский конь.

Таксист из Андижона склонился над коробкой «Тещиной закуски» и заглянул внутрь. Жалкое это продуктовое подношение было оскорбительно. Более того — задумано как оскорбление. Именно поэтому беловолосая чиновница не взяла воду — это был не обмен, а плевок. Снисходительная подачка. Все испортилось вдруг и перепуталось так, что ничего сейчас делать было уже нельзя, чтобы не испортить еще сильнее. Он только не мог понять, когда это произошло, и где он ошибся, и что теперь сказать людям. Вместе с женщинами и детьми их было здесь сорок восемь человек, и выходило, что не делать совсем ничего нельзя тоже.

За спиной у него покашляли, как будто он задерживал