По-своему он очень любил нас. Ему нравилось проводить с нами время, и он не жалел его для нас. Но он всегда нас ревновал. Если бы он только знал, как мы обожали отца, он бы этого не перенес».

С тетей же у детей сложились странные отношения. Да и сама она казалась им какой-то странной. Вот что пишет Мария Александровна: «Тетя Элла – великая княгиня Елизавета Федоровна – была старшей сестрой императрицы Александры Федоровны и одной из самых красивых женщин, каких я когда-либо видела в жизни. Она была высокой и хрупкой блондинкой с очень правильными и тонкими чертами лица. У нее были серо-голубые глаза, на одном из которых было коричневое пятнышко, и это производило необычайный эффект.

Даже живя за городом, тетя много времени и внимания уделяла своему внешнему виду. Она сама разрабатывала фасоны большинства своих нарядов, делая эскизы и раскрашивая их акварельными красками, и они замечательно смотрелись на ней, подчеркивая ее индивидуальность. Дядя, у которого была страсть к драгоценным камням, дарил ей много украшений, и она всегда могла выбрать то, что сочеталось бы с ее одеждой.

Детство мы, по сути, провели рядом с дядей: тетя Элла не проявляла никакого интереса ни к нам, ни к тому, что нас касалось. Казалось, ее раздражает наше присутствие в доме и то, что дядя к нам так привязан. Порой она говорила вещи, которые задевали меня.

Я вспоминаю один такой случай, когда она, одетая для загородной прогулки, показалась мне особенно красивой. На ней было обычное платье из белого муслина, но она сделала новую прическу – распущенные волосы были стянуты на шее шелковым черным бантом – и выглядело это изумительно. Я воскликнула: „Ах, тетя, вы прямо как с картинки из сказки!“. Она повернулась к моей няне и сказала раздраженно: „Фрай, вам следует научить ее сдерживаться“. И удалилась.

Из переодевания к обеду она устраивала настоящую церемонию, которая требовала много времени. Призывались камеристки, горничные и гофмейстерина. Батистовое белье с кружевами уже лежало наготове в корзине с розовой атласной подкладкой. Ванна была наполнена горячей водой, пахнущей вербеной. В ней плавали лепестки роз.

Готовых косметических средств в России в то время почти не было. Думаю, что тетя никогда в жизни не видела румян и очень редко пользовалась пудрой. Искусство пользования косметикой было неведомо русским дамам в ту пору, даже великим княгиням. Тетя Элла сама готовила лосьон для лица, смешивая огуречный сок и сметану. Она не позволяла летнему солнцу касаться кожи и всегда выходила на улицу в шляпе с вуалью и с шелковым зонтиком с зеленой подкладкой.

После того как камеристки и горничные снимали верхнюю одежду, в которой она была днем, тетя запиралась в туалетной комнате одна. Отобранные чулки, обувь, нижние юбки и все другие предметы одежды, согласно сезону, были аккуратно разложены, и возле них ожидали служанки. Из соседней комнаты доносился плеск воды. Приняв ванну, тетя надевала корсет и открывала дверь. Тогда проворно подходили горничные, причем каждая занималась своим делом.

Когда процесс одевания был завершен, тетя внимательно оглядывала себя – обычно с удовлетворением – в трехстворчатом зеркале, установленном так, чтобы она видела себя со всех сторон. Последние поправки она делала собственноручно. Если наряд не удовлетворял ее по какой-либо причине, она снимала его и требовала другой, который примеряла с тем же вниманием и терпением.

Одна из горничных делала ей прическу. Ногтями тетя занималась сама. Они у нее были удивительной формы, очень плоские и тонкие, далеко выступающие над кончиками пальцев.

Когда маникюр был сделан, вечернее платье надето, наступала моя очередь участвовать в ритуале. Тетя говорила мне, какие драгоценности она собирается надеть, и я шла к застекленным шкафчикам, похожим на витрины в ювелирном магазине, и приносила то, что она выбрала.

Вскоре мой дядя, человек крайне пунктуальный, стучал в дверь и сообщал, что обед готов. Оба они целовали меня и уходили, а нас с Дмитрием кормили ужином рано и отправляли спать.

Помню, как-то раз, когда я еще была маленькой, я увидела тетю в парадном платье – величественную, с длинным парчовым шлейфом, сверкающую драгоценностями и ослепительно красивую. Онемев от восторга, я подошла на цыпочках и поцеловала ее сзади в шею, ниже изумительного сапфирного ожерелья. Она ничего не сказала, но я видела ее глаза, и от этого холодного, строгого взгляда мне стало не по себе.

Только однажды, в раннем возрасте я случайно узнала, что она бывает иной, непохожей на себя обычную. Заболев в Ильинском дифтеритом, я лежала в жару, и надежд на улучшение не было. Я погрузилась в странный мир фантазий, отвлекавший меня от страданий и похожий на удивительную книгу сказок. Перед глазами возникали яркие, прелестные видения, и мой дремлющий мозг пытался на них сосредоточиться. Трещины и пятна на потолке, если в них долго вглядываться, превращались в разнообразные картины на мягком сером фоне. То это был замок с башнями и подъемными мостами над рвами с водой, кавалькада въезжала в ворота, я видела рыцарей с соколами на запястьях и амазонок в длинных платьях, их шлейфы волочились по земле. Потом это становилось озером, по которому плавали ладьи. Я видела очертания островов с высокими деревьями и проплывающие по небу облака. Однажды мне представилась высокая ограда, а за ней – великолепный дворец и прекрасные цветники. На ткани занавесок также возникали волшебные картины.

Все, что я видела, было так увлекательно и красиво, хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно. Но как только кто-нибудь подходил ко мне, видения исчезали. Приятные грезы сменялись моментами просветления, полного страдания и печали. Ночами я спала мало и плохо. Голова была тяжелой, горло стягивало, а в ушах стоял гул, как от полчищ невидимых мух. Сбоку, в комнате для игр, горел ночник, и время от времени белая тень приближалась к моей постели.

Однажды, заслышав звук шагов, я взглянула из-под ресниц и увидела склонившуюся надо мной тетю. Выражение ее лица изумило меня, она смотрела на меня с любопытством и тревогой. Она была такой размягченной, естественной. Мне стало неловко, словно я подглядела что-то недозволенное.

Я пошевелилась. Ее лицо тут же приобрело прежнее выражение. И прошли годы, прежде чем мне снова довелось увидеть ее без привычной маски».

Я привожу такую длинную цитату потому, что это описание очень необычно и меньше всего похоже на «дежурные слова» о прекрасной и доброй великой княгине, по мере возможностей смягчавшей суровость мужа. Маленькая Мария видит совсем другую картину. Великий князь, хоть и на свой суровый лад, но все же любит их и старается о них заботиться. А Елизавета Федоровна держится отстраненно, и если бы мы не знали ее дальнейшей судьбы, она могла бы показаться нам самовлюбленной красавицей, безразличной ко всему, кроме собственной персоны.

Мы знаем, что у Эллы было пять младших братьев и сестер, и возиться с малышами для нее было не в новинку. Возможно, ранняя смерть брата Фици и сестры Мэй научила ее не привязываться к детям? Возможно, она боялась судьбы матери, которую смерть малышей повергла в депрессию? Или это князь Сергей так «заморозил» свою жену, навел ее на мысль, что она должна сдерживать свои чувства и быть безвольной красивой куклой из любви к нему. Кто знает? Но дальнейшие события показали, что у великой княгини много душевных сил, и когда переменились обстоятельства ее жизни, она неожиданно для всех стала решительной и бесстрашной женщиной.