– И вы решились на эксперимент?

– Мы дали возможность капитану Немершеву начать новую жизнь, – Стангмаер жестом отверг любые претензии относительно этической стороны проблемы. – Мы приняли ситуацию такой, как есть. Вадиму внушили, что амнезия – следствие тяжелого ранения, и после курса реабилитации, в течение которого ему были имплантированы знания о современном мире и уровне развития цивилизации, капитан Немершев вернулся в строй, возглавив новое, только формирующееся подразделение по борьбе с реликтовыми кибермеханизмами. Могу сказать тебе одно, Кирилл, я ни на день не упускал его из вида и могу подтвердить твои же слова: он человек, не только физически, но и духовно. В нем нет изъянов или червоточин.

Стангмаер немного помолчал, а затем произнес, подытоживая сказанное:

– Выбор за тобой, капитан. Подумай, прежде чем дать окончательный ответ.

* * *

Через два часа Стангмаер вышел на связь:

– Вадим, я принял решение. Посылаю к тебе группу, думаю, ты будешь рад этим парням.

– Посмотрим, – ответил Вадим, который так устал, что не радовался сейчас ничему. – Что со штурмовыми носителями, генерал?

– Все выпущены на одном и том же заводе, в две тысячи шестьсот тридцатом году. Одна из последних модификаций.

– Я заметил. Коды есть?

– Да. Но по каналу ГЧ их передать не смогу.

– Почему?

– Это сеть, Вадим. Я не могу быть уверен, что разговариваю именно с тобой.

– Логично, – Немершев устало помассировал виски. – Когда ждать группу? Раненые в критическом состоянии.

– Модуль уже начал предстартовую подготовку. Шесть часов продержитесь?

– Есть альтернатива?

– Нет.

– Тогда продержимся. До связи, генерал, у меня энергия в комплексе связи на исходе. Получу запасные накопители – поговорим по существу.

– Добро, Вадим. Продержись.

Последние эрги в накопителях комплекса ГЧ Немершев израсходовал спустя час, разговаривая с Соулом:

– Что решилось? Давай сразу к делу, сигнал слабеет.

– Я сделал заказ. Правда, удалось достать только три «Х-страйкера». Поставка через сутки. Еще часов шесть на полную загрузку боекомплектов. Итого: я буду на Саргоне через тридцать два часа. Раньше не успеваю. Тебя устраивает?

– Вполне. Будь осторожен на подлете. Свяжись со мной через коммуникатор, когда выйдешь в зону высоких орбит.

– Сделаю. Мой кейс с деньгами на месте?

– У меня на коленях.

– Береги его, Вадим.

Немершев усмехнулся, несмотря на свинцовую усталость, которую уже не могли побороть дозы стимулирующих препаратов.

– Ну? – спросила Лори, когда он отключил комплекс межзвездной связи.

– У нас есть шесть часов до прибытия людей Стангмаера. «Х-страйкеры» получим не раньше, чем через сутки.

– Что будем делать?

Он посмотрел на нее и сказал:

– Произведем проверку снайперских пар и спать. Не против?

Лори не ответила.

Она мечтала об этом, но не верила, что мечта может вот так неожиданно сбыться.

* * *

Несмотря на усталость, сон не шел...

– И как это произошло с тобой? – Вадим потянулся за сигаретами, прикурил и перевернулся на спину, глядя в потолок старого, давно требующего капитального ремонта помещения, в котором от понятия «цивилизация» сейчас остались лишь свет и тепло...

Лори знала, что рано или поздно он задаст этот вопрос.

Она хотела ответить на него, чтобы между ними не оставалось недомолвок, и в то же время боялась, сама не понимая, где кроется источник страха?

– Сначала ответь: ты знал, что я киберхаг?

Вадим глубоко затянулся, а затем, выпустив колечко дыма, произнес:

– Нет.

– А когда увидел меня? Что подумал?

– Я понял одно – ты человек. Большего мне знать не требовалось. И все же, Лори, как ты решилась?

Она повернулась, чтобы видеть его, коснулась дрожащими пальцами щеки Вадима, потом ответила:

– Ты знаешь, что такое одиночество и бессилие?

Вадим задумался. Да, наверное, он мог согласиться относительно бессилия, – бывали моменты, когда измученный организм не просто требовал отдыха: в такие секунды казалось, что жизненные силы закончились, и это раздражало. Но вот одиночество? Наверное, нет. Он никогда не был одинок до такой степени, чтобы остро почувствовать дискомфорт.

– Другая эпоха. Иное время. – Лори прижалась к нему. – Холод... Мне едва исполнилось двадцать. Родителей я не помнила. В наследство от них мне досталась генетическая деформация. Говорили, что это связано с постоянным стрессом родителей. Я знаю, они оба погибли. Их сожрала война. А я осталась. Сейчас мне жутко вспоминать, хотя кажется, что все происходило только вчера. – Она тоже потянулась за сигаретой. Хотелось почувствовать горьковатый вкус дыма, ощутить, что ты не механизм, искусно закамуфлированный под человека. Лори все еще страшилась себя самой. – Пустые города, – продолжила она спустя некоторое время. – Вокруг, пока я росла, были лишь машины. Я очень рано начала завидовать им. Особенно, когда внутренний недуг обострялся, не давая нормально мыслить, парализуя тело. Они никогда не уставали, не чувствовали боли, не раздражались, и я втайне мечтала стать такой же.

– Теперь жалеешь?

– Нет. Ты все еще опасаешься меня, Вадим?

Он погасил окурок и едва заметно улыбнулся краешком губ.

– Тебя – нет.

Она перевернулась на живот, глядя ему в глаза.

– Меня обманули. Говорили, что проект связан с колонизацией новых миров.

– А вот я не помню, как все было, – проронил он. – Но что-то во мне осталось от того человека, который воевал в Первую Галактическую. Я это чувствую.

Некоторое время Лори лежала, прислушиваясь к дыханию Вадима.

– И все-таки нас не признают людьми... – неожиданно прошептала она. – Мы не сможем иметь детей...

– Ты не права.

Она вздрогнула.

– Повтори...

– Не права, – он обнял ее. – Ты не сможешь вынашивать своего ребенка, это действительно так. Но существуют технологии, использующие ДНК родителей, с развитием плода в специальной камере.

– Это нормально?

– Более чем. Во многих колониях только так поддерживается разнообразие генофонда.

Она не ответила на его последнюю фразу.

Просто лежала и смотрела поверх его плеча на сложный узор текстуры отделочного материала стены, пока линии не стали расплываться перед глазами.