Не стану повторять сказанное, но отмечу, что в отношении экстрасенсорных возможностей Вера Андреевна просто подыгрывала себе. Артистка та еще. Я её знал совсем молодой, когда они с мужем, моим одногруппником Лешей Паршиным, жили в селе Великом и работали в местном детском доме. Бывал у них в гостях не раз, и водочку пили, и песни пели, и анекдоты травили – все, как у всех.

Но уже тогда Веру отличала неуемная тяга к новому вообще и к науке в частности. Именно тогда началась их совместная работа с Г.Г. Мельниченко, вузовским преподавателем и сельской учительницей. И знаю точно, что огромную черновую работу по поиску требуемых материалов, обработке и перепечатке их на пишущей машинке выполнял Леша. Убежден, что, пожелай он, также защитил бы кандидатскую диссертацию. Но он тянул воз жены, и ему этого хватало.

Её отпевали в только что возобновившем службы храме Николы Мокрого, что прямо напротив третьего (основного) общежития пединститута, может, поэтому народу собралось много. На похороны к бабе Вере пришли все знавшие и любившие её. Давно не видели кладбищенские копари столько плачущих людей. Ей было 65 лет.

Носок не в мысок

Другой серьезной проблемой, во всяком случае, для меня, стал факультатив по внешкольной работе. Не надо думать, что это нечто вроде художественной самодеятельности. По окончании семестра следовал зачет, не сдав который мы не допускались до экзаменов. Это была катастрофа! Не буду говорить за всех, но лично для меня крайне важно было не только подойти к экзаменам с полным набором зачетов, но и сдать их с гарантией получения стипендии. Пусть это 220 рублей, но ведь рублей!

И вот в начале учебного года нам предлагают распределиться по группам факультатива. Их, если не ошибаюсь, было четыре: танцевальная, пионерская работа, художественное чтение и мягкая игрушка. Я принялся уговаривать Стасика Алюхина идти в танцевальный кружок. Какая-никакая польза, девчонок легче «закадрить», закружив голову в вальсе. Стасик с доводами соглашался полностью, но сомневался в физических способностях. У него имелся приобретеннный при рождении дефект неполного сгибания колен, так и ходил на полусогнутых хоть быстро, хоть тихо. Нисколько не сомневаясь в своих способностях (все же по танцам бегал лет с четырнадцати), я всячески уговаривал его и уговорил.

Занятия проводила во Дворце пионеров руководитель местной танцевальной студии. Из двух групп (вместе с литераторами), желающих приобщиться к Терпсихоре, набралось порядочно. Составили список, определили старшего и начали заниматься. Нас поставили в круг и заставили идти, чуть подпрыгивая, гуськом друг за другом, выполняя команды:

– Вытянуть правую ножку. Носочек – в мысочек. Понятно? Так. Теперь тянем ножку левую… Стоп, стоп…

И ко мне:

– Почему спину не выпрямите?

– Попробую.

– Пробуйте.

Хлопок в ладоши, и пошли, но ненадолго. Остановка, и она опять направляется ко мне.

– Что-то нога у вас получается корявая какая-то… Пробуйте… Так пошли… Стоп. Что еще? – обращается она ко мне.

– Вместе ногу и спину не могу, только по отдельности.

– И не полностью, – усмехнулась она.

Надо сказать, что при поступлении в институт сил физических я на стройке поднабрался, а фигуры не выправил. Именно это она и увидела, потому что скомандовала:

– Хорошо, тяни максимально ногу.

Я вытянул. Достал гарцующего впереди Алика Василевского. Тот засбоил и завалился назад. На меня. Я не устоял и рухнул, подмяв под себя танцующую сзади хрупкую литераторшу.

Грохот. Хохот. Шипенье Алика, не площадная, но брань литераторши, и я меж двух вполне приличных, вероятно, танцоров, улегшихся на паркете. Преподавательница устремилась к нам:

– Выйди из круга и посиди на скамье у стены.

Так и просидел до конца занятий. Когда ребята потянулись в раздевалку, она подошла ко мне.

– Вот что, молодой человек. Можешь петь, можешь читать со сцены, можешь, наверное, показывать фокусы, но не танцевать. Ну, не дано тебе. Не мучайся и выбери другой кружок…

Потрясение и удивление. Ведь до того у себя в Чертовой лапе слыл первым плясуном и танцором. Я перегулял там на всех свадьбах и проводах в армию. Приглашали охотно за безотказность, веселость и голос. Я пел от души, песен знал множество самого разного пошиба и жанра, поэтому на всех местных торжествах был признанным запевалой, который ведет нестройный хор подвыпивших гостей и хозяев. Но, кроме умения петь и пить, высоко ценились мои плясовые возможности. И уже после пары-тройки рюмок обычно начинали просить:

– Сбацай цыганочку с выходом.

Я бацал, а чечетку отбивал, как от зубов. Тогда без чечетки никуда, и мы, пацаны, не могли просто стоять, обязательно отбивали ритм на «раз-два». Сейчас вместо привычной «чечетки» употребляется модное слово «степ», но прежней массовой погруженности в него нет и, наверное, не будет. У каждого времени свои песни и свои танцы…

И вдруг облом. Тем более неожиданный, что Стасик с негнущимися коленями остался.

Опять же, легко сказать, выбери другой кружок. Из чего выбирать? С Алюхиным по дороге домой стали разбирать варианты. Пионерской жизнью я досыта наелся в пионерских лагерях. Мягкая игрушка – вообще не вариант для мужика. Что в остатке? Выразительное чтение.

Через неделю явился в кружок. Элегантная, древняя до невозможности актриса обрадовалась мне, как родному сыну:

– У нас как раз мужчины не хватает.

Она ставила с занимающимися выразительным чтением спектакль-сказку. Мне роль досталась, как последнему, без слов. Роль волка. Я по команде режиссера время от времени выл. Старался. Выл так, что актриса все время говорила:

– Какой темперамент! Нет, вы определенно уже занимались в драматургии.

Зачет я получил со словами:

– Если б можно, поставила отлично.

Старой школы человек

Из предметов, которыми занимался с удовольствием, были история древнего мира и археология. Профессор Алексей Степанович Башкиров – истинный представитель интеллигенции старого, дореволюционного, поколения. Их, не выбитых революционными вихрями, и тогда-то оставалось немного, а ныне, пожалуй, нет вовсе. Человек уникальный. Равного ему больше мне не встречалось ни в нашем вузе, ни в каком-либо ином.

Достаточно сказать, что в 1913 году он окончил одновременно исторический факультет Петербургского университета и Петербургский историко-археологический институт. Причем настолько успешно, что сразу определился научным сотрудником Русского историко-археологического института в Константинополе. Это случилось незадолго до начала первой мировой войны. Когда военные действия развернулись по всем фронтам, его интернировали, лишив возможности возвращения на Родину.

– Прискорбно, но не смертельно, – говорил он по этому поводу. – Гораздо важнее, что я мог заниматься наукой и по заданию института только в 1915-1916 годах поработал во Франции, Италии, ряде других европейских государств и в