заниматься своими упражнениями.

— Забрать два торговых корабля, что стоят в порту, владельцам дать серебра, — скомандовал Спиридов.

Капитан принял решение перегрузить все, что можно на корабли, чтобы ничего не осталось врагу. Уже прибыл казачий дозор, который принес неутешительные новости. Русские разбиты, большая часть захвачена пруссаками.

Началась нелегкая работа, к которой были привлечены все, кроме небольшой команды караульных. Силком заставляли работать грузчиками и местное население, всех, кто попадался в поле видимости.

— Иван Фомич, бери всех своих казаков и спешно веди обоз к Риге, — приказывал Григорий Андреевич Спиридов казаку Кольцо.

Даже реквизированные, после краткосрочного боя, два небольших судна не могли уместить то многое, что было на армейских складах. Потому спешили изыскать повозки и отправить поезд по земле. Это было опасным мероприятием, так как никто толком не осознал масштаб прусского вторжения, но лучше с риском, но попробовать, чем оставлять все врагу. Да, именно врагу, так как такие нападения на русские войска друзья не могут совершать.

Вдали от метрополии у многих колонистов обострялось чувство патриотизма. Люди видели, сколь развита их цивилизация, осознавали, в насколько мощной и могущественной стране они проживают. Да и человеческая жизнь в небольшом коллективе ценилась сильнее, чем в многотысячных городах. Когда все колонисты на виду, потеря даже одного человека — трагическое события. Потому и ценность человеческой жизни, особенно, своего соотечественника была поднята на ранее небывалую высоту. Тут же тысячи соплеменников убиты. Враг, только враг!

И вот теперь, двадцать пятого февраля эскадра выдвинулась в сторону Риги в надежде, что рижский порт не будет замерзшим. Погоды стояли не то, чтобы сильно морозные и шансы попасть в Ригу были.

— Паруса! — прокричал впередсмотрящий на флагмане.

Спиридов достал свою зрительную трубу и всмотрелся. Это были прусские корабли, как бы это не смешно звучало. И еще более удивительным было то, что прусская эскадра состояла аж из восьми боевых вымпелов [перед Семилетней войной Пруссия имела всего 11 кораблей].

— Боевая тревога! — скомандовал капитан первого ранга.

Шансы победить в сражении были. По количеству орудий, русские корабли превосходили пруссака. Проблема состояла в том, что все судна были максимально загружены и своими товарами, что везли из русских колоний, и оружием, что загрузили из армейских магазинов в Либаве.

В какой-то момент прусские фрегаты стали приближаться к эскадре Спиридова и капитан уже отдал приказ к перестроению в боевую формацию, стремясь сделать пруссакам «кроссинг Т». Но подданные Фридриха не решились вступать в бой. Это на земле слава прусского оружия гремит, в море Пруссия слаба. Русский же флот уже покрыл себя славой еще в сражении при Лепанто.

— Вот, так лучше! — тихо, лишь для себя, произнес Спиридов. — Только бы еще Рига не замерзла!

Рижский залив замерз, но корка льда была столь незначительная, что два наиболее массивных русских корабля, которые были уже обшиты по ватерлинии листами меди, спокойно проложили путь к порту Риги для всей эскадры.

Теперь оставалось только подождать весны и совершить небольшой переход в Петербург. Но это для Спиридова и его офицеров, другие же, как и Савелий Данилович Померанцев, собирались нанимать санный поезд и отправляться в столицу по земле.

Глава 11

Глава 11

Петербург.

26 февраля 1752 года

А проснулся я в уже совсем иной стране!

Ночью все имеющиеся типографии работали на износ скорее людей, чем печатных станков. Бумаги было использовано столько, сколько и за месяц бы не получилось использовать. Как по тревоге, все работники были «подняты в перо». Кто писал статьи, кто уже прочитывал набранные черновые варианты газеты. Привлекались и ученые.

Даже Ломоносов с Миллером приняли участие в этом буйстве. Последний, впрочем, скоро отстранился, поняв, сколь много грязи выливается на его соплеменников-немцев. Ну а Михаил Васильевич, со всей широтой своей души и от всего необузданного своего характера, «лил и лил» на тевтонов. Тут русский ученый в красках, явно скорее нафантазированных, описывал уничтожение славянского племени пруссов, от которых и взяли свое имя современные пруссаки. Далее он же писал о противостоянии Александра Невского с рыцарями. Писал и писал…

Информационный удар по местным меркам должен был быть таким мощным, что стихотворение времен Великой Отечественной войны про «убей немца» может и воплотиться в жизнь. А немцев и в Петербурге хватает. Поэтому еще вчера вышло предписание полицмейстерам, гвардии и иным воинским частям, содействовать сохранению порядка в столице. Подобные реляции поехали и в Москву и иные города.

Послезавтра погребение Елизаветы Петровны, а тут такое твориться на информационном фронте, что «мама не горюй!»

Такой резонанс был нужен уже для того, чтобы Фонд помощи армии и флоту начал вновь пополняться. Воевать нам в ближайшее время придется много, большинство вопросов, которые с перспективой на далекое будущее, решаются именно сегодня-завтра. При том, что в иной истории Семилетняя война истощила казну настолько, что Россия выгребалась из ямы еще долго.

Было еще одно дно в том, что я спровоцировал информационный взрыв — это формирование патриотизма.

В этом мире слишком много сословности. И это не искоренить в одночасье и даже за столетие. И зачастую для дворянина родственной душой будет такой же дворянин-иностранец. Не русский купец, ни мещанин, а иностранец. Нужна идеология. Она была, но затерта, она будет, но еще не родился Победоносцев, развивший формулу Уварова «Православие. Самодержавие. Народность».

Пока я не решил, что делать с более поздней идеологической формулой, но уже наметил игру с иной: «Москва — Третий Рим» — так скоро будет греметь на страницах печатных изданий. Когда захватим Константинополь, то эта формула, бывшая еще при Иване III Великом, станет в полный рост.

Так что пусть люди проникнуться величием своей Родины, станут более рьяно служить. Если один из десяти чиновников из-за обостренного чувства патриотизма перестанет воровать и брать взятки, то это будет уже успех.

— Илья, что там сегодня? — спросил я у своего секретаря.

Мое утро начиналось с того, что мне проговаривали, по больше части, мной же составленный распорядок нового дня. Но на слух я воспринимал информацию лучше.

— Сегодня утром Вы, Ваше Величество, намеривались прослушать исполнение Ваших произведений, что написаны к церемонии погребения императрицы Елизаветы Петровны. После собирались заниматься фехтованием. Потом обед, после работа с бумагами, далее Вы изволили ехать в Ропшу, — отчитался Илья по моему распорядку.

— Тренировки не будет, исполнение произведений слушать не смогу, — менял я свои планы, одевая чулки.

Вот никак я не могу заставить себя перестать самостоятельно одеваться. Если камзол, или сюртук, мне одевают, то нижнее белье или чулки, я предпочитаю одевать самостоятельно.

— Есть кто страждущий общения? — спросил я.

— Как не быть, Ваше Величество, почитай весь двор собрался, — сказал Илья, а я замер, размышляя.

— Давай всех в тронную залу. Нету ни желания, ни времени с каждым об одном и том же разговаривать, — сказал я, звеня в колокольчик.

Я звал слуг. Если буду представать перед всем двором скопом, то наряд должен быть иным, соответственно торжественному выходу.

В тронном зале действительно было не протолкнуться. Вот он! На лицо эффект информационной бомбы!

— Ваше Величество! Позволено ли мне будет задать вопрос, что так взволновал все российское общество? — спрашивал Никита Юрьевич Трубецкой.

Что ж, молодец, освоился при дворе, уже спрашивает от всего общества.

— Не томите, князь, задавайте свой вопрос! — ответил я.

— Коль скоро Россия объявит войну Пруссии? — сказал Трубецкой

— Я, император Всероссийский считаю, что Пруссия нарушила нормы международных отношений, по сему Россия не станет посылать никаких объявлений о войне, но будет громить прусскую армию короля Фридриха везде, докуда русского солдата доведет верноподданный нашему трону офицер. За поимку или смерть ката Зейдлица я, русский император, объявляю награду в сто тысяч рублей, — пришлось делать паузу, так как придворные были в шоке от заявления о выплате за смерть прусского офицера. Да! Это по-варварски. Мы гунны, господа, образованные, миролюбивые гунны. Россия не начинает войны, Россия их заканчивает!

В последнем я, конечно, слукавил.