«Золотого руна» и прочих гимназических басен, а теперь могла быть, пожалуй, названа Гюрджистаном, так как обитатели её для соседей – всё ещё гюрджи, грузины, хотя турецкое слово это, в сущности, применимо к грузинам вообще. Но так как рассуждать было некогда, Ильязд вывел на карте крупными буква[ми] «Гюрджистан» и обвёл его жирной чертой, сияя от удовольствия[293].

И со следующего дня государственный мальчик, как его тогда называли, пошёл барабанить с умноженным прилежанием, писать направо и налево, требуя внимания к жителям и беженцам его страны, занятой в это время российскими войсками, требуя у благотворительных обществ одежды и кукурузы, и помощи врачебной, и всем грозя пробуждением и самоопределением Гюрджистана. Вооружившись псевдонимом Мживане, что значит по-лазски «птичка-гадальщица» – спутник шарманщика, птичка, вытягивающая из прикреплённого к клетке ящика билетики с предсказаниями, когда шарманщик, открыв дверцу, приглашает её пальцем, обычно чиж, иногда щегол, распространённое на Кавказе и Малой Азии птичье занятие, – не для того, чтобы скрыть своё имя, а как прозвище, дабы указать на свою воображаемую роль, Ильязд стал теперь набивать корзины редакций описаниями страны со времён допотопных и до наших дней о том, какие неведомые развалины должны хоронить её леса, какие ледники, горы и цветущие берега озера. Послушать его – нет на свете прекраснее, богаче, величественней страны с баснословным прошлым и таким же будущим. Так, начав с ненависти к России, он нашёл укромный уголок, чтобы излить любовь.

Естественно поэтому, что когда пришла революция и настала пора приводить самоопределения к исполнению, государственный юноша отправился на поиски Гюрджистана. Тщетно уговаривали его остаться на севере, в столице, где его застали события, указывая, что революция нуждается в головах и машинках. «Здесь вы найдёте других, мне место в Гюрджистане. Кто, если не я, должен помочь его обитателям самоопределиться и примкнуть к федерации республик, которые должны возникнуть[294] на развалинах хамской империи». И уехал на юг, искренне убеждённый, что его поездка – событие международной важности, что она будет началом возрождения заброшенных с двенадцатого века стран, прижимая к груди заранее подготовленный путевой журнал, разбитый на несколько рубрик-вопросов, ответ на которые и должен был вызвать к жизни новый народ и государство.

Приложение 2

Военные публикации И. Зданевича в газетах «Закавказская речь» и «Речь». 1914–1916

В Месопотамии[295]

У нынешней войны два театра – европейский и колониальный, значение которых различно. В Европе решается судьба держав, но магнитом политики являются не европейские рынки, а рынки колониальные и колониальные богатства. В Европе слишком тесно. Спустя полтысячелетия хозяйство вновь тяготеет к Востоку. «Тонкинец» Жюль Ферри[296], указывавший, что колонии нужны Франции ради всего её будущего, «если не завтрашнего, то через пятьдесят, через сто лет», был дальновиднее князя Бисмарка, не очень их жаловавшего, ибо поздний переход Германии к мировой политике оказался для империи роковым. Вот почему взятие англичанами Бассоры[297] заставляет власть утверждать, что в Месопотамии расцветают великие события: дело идёт о мировом торговом пути.

Аравия, Малая Азия, Кавказ и Персия составляют неправильный крест, углы которого омываются морями Чёрным, Средиземным и Каспийским и Персидским заливом. В этом кресте, посреднике Запада и Востока, Персия, Армения и малоазийский Тавр возвышенны и мало проходимы, образуя опрокинутый полумесяц, под которым лежит Месопотамия, низменная долина двух судоходных рек, протянутая от Персидского залива до сирийских и курдистанских предгорий и с юга ограниченная каменистыми пустынями.

Указанная топография издавна делала Двуречье областью наиболее удобного сухопутно-речного пути из Средиземного моря в океан. В древности этот путь шёл через Ливан и Северную пустыню до Вавилона, а далее по Евфрату в залив: во имя транзитных интересов Навуходоносор вёл войны за Тир и Ассирия боролась с Египтом как конкурентом, поддержавшим сообщение с Востоком по Нилу до Фив, а от Фив караванным путём до Аденского залива; впоследствии на месте Вавилона расцвело царство Селевкидов, а в средние века – багдадский халифат, причём при халифах, благодаря обмелению Евфрата, путь вёл из Антиохии в Мосул через Орф, из Мосула Тигром в Багдад и далее или из Бейрута, Сидона, Тира, Яффы через Дамаск, бывший промышленным центром и стоянкой караванов. В Багдад стекались товары из Персии, Аравии, Египта и Средней Азии, там же были значительные хлопчатобумажные, шёлковые, полотняные и кожаные фабрики, золотые и серебряные мастерские.

Крестовые походы были борьбой за этот путь. К тому времени венецианцы проникли в Чёрное море и завели сношения с Месопотамией также через Трапезунд – Эрзерум – Батлис – Мосул. Вторжение турок закрыло Двуречье для Европы, а покорение Египта Селимом I в начале XVI столетия вынудило Европу удовольствоваться долгой и неудобной дорогой Васко да Гамы, тогда же открытой.

Движение англичан на запад от Индии в середине прошлого века вновь привело европейцев в Персидский залив. Уже около 1837 г. английские исследователи Чесней и Линч[298] посетили Двуречье: то были пионеры английского дела. В 1857 г. в Бендер-Бушире высадился корпус индийских войск, а флот бомбардировал город Могамерах, лежащий на персидском берегу Шат-Эль-Араба. Далее Англия заняла о-в Баррейн и полуостров Каттар[299], вызвав в Турции разговоры о том, что необходимо местечко Фао, ныне передовой порт Бассоры, где живут лоцманы и служащие маяков и таможен, обратить в форт, чтобы обезопасить окраину Оттоманской империи. С тех пор англичане утвердились в южной Персии и завязали с югом Месопотамии оживлённую торговлю, первоначально финиками, вывоз которых уже в [18]50[-х] годах составлял 2 милл[иона] фр[анков]. Прорытие Суэцкого канала дало новый толчок развитию Двуречья, и Э. Реклю[300] писал: «Не видим ли провозвестником возврата счастливых дней Месопотамии? Отлив цивилизации идёт туда же, откуда пришла ся приливная волна. Афины, Смирна, Александрия вновь выступили на мировую арену; так же возродится, без сомнения, и Вавилон». В [18]80[-х] годах цена вывозных шат-эль-арабских фиников составляла уже 12 милл[ионов] фр[анков] и начался экспорт хлеба. Бассора становится центром торговых сношений Европы с Луристаном, Ардиланом и северной Месопотамией. В 1912 г. экспорт из Бассоры фиников, зерна, ковров, чернильного ореха, кожи, лошадей и опия дал 30 842 320 р[ублей], а импорт – 25 059 185 р[ублей], причём Англией в 1913 г. на 163 пароходах и 137 парусных судах ввезено было товаров на 11 400 тыс[яч] руб[лей], вывезено на 15 255 тыс[яч] руб[лей], Германией на 20 пароходах Hamburg-Amerika-Linie ввезено на 18 787 тыс[яч] руб[лей] (в 1912 г. на 5 020 тыс[яч] руб[лей] – превышение прошлого года составляли материалы для багдадской дороги), вывезено на 2 149 тыс[яч] руб[лей], Россией – на 327 тыс[яч] руб[лей] и на 850 тыс[яч] руб[лей], торговый же оборот Месопотамии превысил 60 милл[ионов] руб[лей].

Возрождение долин Евфрата и Тигра не могло не воскресить древнего пути в океан. Обстоятельства толкали державы