Не те нынче времена, чтобы молодость объяснялась со зрелостью и старостью, оправдывалась перед нею. Наоборот, зрелость и старость заискивают перед молодостью, словно чувствуя какую-то свою вину.

Галатин тоже снял маску, и тоже молча: врать про справку он не хотел.

— Вещи мы неудачно разместили, — сказал Гусаров. — И ноги деть некуда, и такое ощущение, что покойника между собой везем, только вразбивку, расчлененного. Давайте их к кабине переложим, как думаете?

Все подумали так же. И переложили, переставили все к кабине, сразу стало будто просторнее.

— А я вас знаю, — сказала девушка Гусарову. — Я в краеведческом музее работаю, у нас там ваша выставка была.

— И неоднократно, — подтвердил Гусаров. — Вас не Вероника зовут?

— Нет. Почему Вероника?

— Знакомая у меня была Вероника, вы очень на нее похожи.

— Вы скажете! — усмехнулся молодой человек. — Если похожа, то и имя такое же? А кто на Пушкина похож, у него имя Саша должно быть?

Шутка была так себе, но замечание резонное, девушка короткой улыбкой поблагодарила молодого человека, а ему того и надо было.

Гусаров принял вызов, тоже усмехнулся, и его усмешка выглядела намного увереннее, чем у молодого человека:

— Естественно, такого не бывает, я это в юмористическом ключе сказал, но спасибо, что разъяснили. Хорошо, не Вероника. Тогда можно угадаю? С трех раз?

— Попробуйте, — разрешила девушка.

Гусаров нестесненным взглядом оглядел ее. Молодой человек ревниво наблюдал, и ясно читался в его глазах комментарий: ишь ты, какой хитрый, нашел способ легально пялиться на девушку.

— Если бы я вас нарисовал, — вслух размышлял, Гусаров, — то назвал бы портрет Анастасия. Нет?

— Не угадали.

— Тогда Арина.

Девушка удивилась:

— Вы знали, да?

— Неужели попал? — удивилась и старушка.

— Не знал, — сказал Гусаров. — Мне чутье подсказало. И я везучий. Если шанс один из ста, он мой.

В его словах был некий намек. Охмуряет барышню, подумал Галатин. При всех охмуряет, смелый мужчина.

Девушка тоже поняла это и опустила голову, что-то рассматривая в телефоне. Показала, что игру не поддерживает.

— А меня Данила зовут, — представился молодой человек. — В автосервисе по электронике работаю. Если кому что, то ко мне. На Просечной сервис, лучший в городе.

— В автосервисе и без машины? — удивился Гусаров.

— В ремонте.

— А трактора там у вас не чинят? — поинтересовался мужчина в дубленке. — Мини-трактор если?

— Только иномарки, — ответил Данила с долей похвальбы, но похвальбы обоснованной и заслуженной. И не себя ведь похвалил, а родное предприятие, хотя отчасти все-таки и себя.

— У вас мини-трактор? Вы фермер? — спросил мужчину Гусаров.

— Вроде того. Сергей Михалыч меня зовут, а это супруга моя Светлана Павловна. В Рязани у нас две дочери, едем Новый год отмечать. Традиция, собираемся всем, как бы сказать, выводком. Два внука там и две внучки, полный комплект.

— Прямо давай всю биографию расскажи, будто кому интересно! — укорила мужа Светлана Павловна.

— Очень интересно! — воскликнул Гусаров. — Мы ведь так живем, что с людьми перестали лицом к лицу общаться! А каждый человек — эпопея!

И он повернулся к сидевшему рядом Галатину. Галатин, расположенный к нему, ибо чуял в Гусарове своего ментального двойника, не чинился, сказал:

— Галатин Василий Русланович, музыкант.

— На концерт едете?

— Нет. К сыну в Москву.

— Через Рязань?

— Так получилось. Прямого сообщения с Москвой у вас нет.

— Это верно. Ни прямого, ни косвенного. А вас как зовут, бабушка? Или вам неприятно, когда бабушкой кличут? Можем — мадам?

— Какая я тебе мадам, — махнула рукой старушка и неловко засмеялась. — И не бабушка я, у бабушек внуки, а я обошлась, одна живу.

— Тогда — сударыня. Прекрасное русское слово! Не против?

Галатин огорчился: он любил в людях веселость и раскованное красноречие, но не терпел панибратства и бесцеремонности, а Гусаров, похоже, склонен был заходить за грань. Жаль, таким симпатичным казался. Галатину хотелось как-то вступиться за старушку, но она сама себя защитила, ответив художнику с неожиданной иронией:

— Ты, я вижу, по сударыням спец у нас. И по дамам. Не трудись насчет меня, зови Риммой Сергеевной.

— Восхищен! Так меня и надо, шалтай-болтая, правильно, Римма Сергеевна! — закричал Гусаров. — Всю жизнь страдаю из-за своей разговорчивости, а все не успокоюсь. Но есть оправдание, у меня праздник, у меня картину взяли для Всероссийской экспозиции нового авангарда! В Рязани откроется после Нового года, а картины отбирали по всей стране, представляете?

— Эту, что ль, картину? — спросил Данила.

— Ее самую! Могу показать, только вам не понравится.

— Здорово живете, зачем вы такие тогда рисуете? — спросила Светлана Павловна. — Если знаете, что они не нравятся?

— Они нравятся, но далеко не всем.

— Ясно. Избранным! — с неприкрытой язвительностью сказал Данила.

Арина одобрила его наскок быстрым взглядом, Данила приосанился, чувствуя себя почти победителем. Жаль, что не сел сразу рядом с нею, было бы намного удобнее общаться, а теперь придется что-то придумывать, чтобы пересесть.

Кстати, чтобы читатели не путались, покажем наглядно, кто как разместился:

— Да никаким не избранным, — возразил Гусаров. — Просто надо вглядеться, вот и все. Если вглядеться, то любой понять может.

— А покажите, мы и вглядимся, — предложил Данила.

— Провоцируете, молодой человек? — проницательно спросил Гусаров. — Чтоб вы знали, у меня в жизни сплошные провокации, и я их не боюсь. Могу и показать, хотя в таком свете смешно картину представлять, но, как говорится, шедевры даже тогда шедевры, когда их никто не видит. Я не говорю, что у меня шедевр, но… Судите сами.

Гусаров аккуратно развязал и размотал шпагат и развернул бумагу, не снимая ее полностью, освободив лишь лицевую часть картины. Поставил ее на колени, голова его оказалась ниже верхнего края, ему пришлось выглядывать сбоку.

Картина представляла из себя серовато-беловатую поверхность, перечеркнутую наклонной бледно-синеватой полосой.

— Офигеть, — сказал Данила. — Прямо этот самый. Репин.

— Врубель, — поправила девушка.

Они были уже заодно, эти молодые люди, они уже чувствовали, что у них есть нечто общее. И другие чувствовали это.

— Абстракция? — спросила Светлана Павловна.

— Авангард, сказали же тебе, — ответил ей Сергей Михалыч, явно сочувствуя по доброте своей незадачливому художнику.

— Есть настроение, — честно сказал Галатин.

Он не лукавил, картина ему скорее понравилась, он хоть и не большой знаток был современного изобразительного искусства, но всегда видел, где есть смысл, а где голая имитация.

— Серьезно? — недоверчиво спросил Гусаров. — Нравится?

— Да, интересно.

— А про что она? — спросила Арина. — Вы не думайте, я понимаю, что есть бессюжетные вещи, есть супрематизм, дадаизм, кубизм, много чего, — Арина блистала познаниями, вполне ожидаемыми у сотрудницы музея. — Но все равно художник в любую абстракцию вкладывает какой-то смысл. Вы сами