– О, я понимаю! - поддакнул «Ашам» Эгертон. - Я тоже чувствую себя весьма неловко, если выхожу из дома без украшений. Это все равно как выйти раздетой.

– Ты очень тонко все схватываешь, - одобрил «Ашам».

– Мы, женщины, разбираемся в таких вещах, - отозвался Эгертон. - А сколько троллоков… ужасных троллоков… здесь прошло?

– Я так волновалась за брата, который отправился с ними! - воскликнул «Ашам», заламывая руки. - Их было очень, очень много! Разве можно брать на себя охрану стольких душ сразу? Но он не знает устали. Он отважен… И я никак не могу его дождаться.

– В таком случае я намерен отыскать его, - сказал Эгертон. И тут же поправился: - То есть намерена. Живя в мужском мире, невольно привыкаешь говорить о себе как о мужчине.

– Это ужасно, - вздохнул «Ашам» и вытер глаза. - Но еще ужаснее пропажа моего брата. Я так боюсь, что с ним что-нибудь случилось! От этих троллоков всего можно ожидать. Они вели с собой пленников. Я уже говорила об этом?

– Да.

– Троих, - прибавил «Ашам». - На одном был серебряный доспех. И окружающие то видели его, то не видели. Вообще они вели себя весьма странно. Но чего еще можно ожидать от троллоков! Они даже не были уверены в том, сколько пленных ведут с собой. Их мысли плавали в воздухе, как вялые рыбы. Мне было с ними скучно.

– Понятно.

– У тебя тонкая натура… А ты не опасаешься за моего брата?

– Я привык опасаться самого худшего. То есть привыкла. Этот мир стал невыносим после Катаклизма

– Да? - удивился «Ашам». - А что такое Катаклизм?

Вместо ответа Эгертон просто дружески махнул «ей» рукой и зашагал по тропинке.

Опасения Анберраса (он же «Ашам») скоро подтвердились: в двадцати полетах стрелы от собственного дома на тропе лежал проводник. Он был еще жив хоть и сильно изранен. Приглядевшись, Эгертон пришел к выводу, что раны нанесены острыми зубами какой-то неведомой твари.

Некоторое время Эгертон рассматривал проводника, покусывал нижнюю губу и размышлял. Стоит ли расходовать время (и силы, столь необходимые для предпринятого Эгертоном похода) на существо, которое все равно умрет? И даже если оно сейчас останется живо - сумеет ли оно достойно распорядиться остатком своих дней? И велик ли будет этот остаток? Стоит ли короткая жизнь затраченных на нее усилий?

Затем он положил на чашу весов дополнительный довод: исцеляя - или, по крайней мере, делая несмертельными - раны проводника, Эгертон сумеет кое-что разузнать о напавшем на него чудище.

Поэтому тоаданец в конце концов отбросил все сомнения и наклонился над раненым. Осторожно сращивая края рваных ран, он попутно считывал - словно просматривал книгу - разные обстоятельства, предшествующие появлению этих ранений. Вот появляется отряд - десяток троллоков, и с ними весьма странное существо в серебряном доспехе, без одной пластины на плече. Главным образом благодаря этой прорехе проводник и видел серебряное существо. Оно все сияло и переливалось, и раствориться в окружающем мире для него не составляло ни малейшего труда. И еще оно было как будто немного растеряно… и в то же время наслаждалось своим могуществом.

Почти воочию видел Эгертон и Пенну, отчаявшуюся, мрачную, утратившую надежду. Ясность этого видения легко объяснялась тем, что между Эгертоном и Пенной до сих пор сохранялась незримая связь.

Остальные троллоки были более-менее Эгертону ясны. Совершенно очевидно, что они считали пленников виновными и тащили их к своему болотному святилищу, чтобы принести в жертву Ужасу Исхара. Троллоки совершают время от времени кровавые жертвоприношения, о чем знают на болотах решительно все. Однако это обстоятельство никому еще не мешало считать троллоков, в общем и целом, забавными ребятами.

– Кто ты? - прошептал проводник, открывая глаза.

– Тише. - Эгертон легонько коснулся ладонью его губ. - Не разговаривай. Все, что необходимо, я тебе сам скажу.

Проводник послушно замолчал.

Эгертон закончил возиться с большой открытой раной на ноге проводника и, тяжко переводя дух, растянулся на тропинке. Маг нимало не беспокоился о том, что испачкает свою одежду. Сейчас это не имело значения. Ему необходим хотя бы краткий отдых.

– Я не завершил лечение, - сообщил маг. - И не буду этого делать. Слишком много усилий. У меня и без того не хватает…

– Я понял, - донесся голос проводника. - И благодарен тебе. Я дойду до дома и там поправлюсь окончательно.

– Кто на тебя напал?

– Какая-то тварь. Я не разглядел. Выскочила из тумана. Раньше здесь таких не водилось.

– Ситуация становится все хуже и хуже, - пробормотал Эгертон.

– О чем ты?

– Послушай, - сказал Эгертон, - я пытаюсь понять, что здесь происходит. Увидеть не отдельные эпизоды, а всю картину в целом. Признаки ухудшения все более явственны. Ты видел троллоков?

– Я сам провел их через болото.

– А того… в серебряном доспехе?

– Иногда мне чудилась какая-то тень… - Проводник задумался. - Сейчас, когда я вспоминаю, мне кажется довольно странным то обстоятельство, что она вообще следовала за караваном. Она высосала у меня слишком много сил. Она как будто поглощала чужие воспоминания, которые я пытался поместить в мой фонарь. Не знаю, зачем ему это нужно.

– Возможно, он делал это, сам не понимая, что творит и для какой цели, - предположил маг. - Возможно, серебряный доспех управляет им по собственному усмотрению.

– А ты много знаешь об этом доспехе, не так ли? - Проводник пристально посмотрел на Эгертона.

– Достаточно, - ответил тот уклончиво.

Проводник хмыкнул:

– Туман и появление новых злобных сущностей - это ведь признак надвигающейся чумы?

– Нет, - сказал Эгертон, поднимаясь на ноги и всем своим видом показывая, что намерен уходить. - Самый главный признак надвигающейся чумы - это возникновение поблизости чумных тотемов. Пока ты не увидишь такого, живи спокойно. Насколько ты вообще можешь жить спокойно. Болота не слишком-то этому способствуют. Прощай.

И не оборачиваясь, Эгертон зашагал прочь. Он держался прямо, но проводник, смотревший ему в спину, видел, что гордая осанка стоит магу больших усилий.

– Будь я проклят, - пробормотал проводник. - Живя у переправы, немало увидишь и еще больше наслушаешься. Но о том, что говорил этот человек, я, пожалуй, буду молчать. Вроде бы ничего особенного он не сказал, но все, к чему я привык, вдруг сделалось незнакомым. Как будто под зримой поверхностью старых добрых вещей вдруг раскрылось хищное мурло… Вот что значит - ученый человек! Ученого я распознаю сразу. Совершенно особенный народ.

* * *

В конце концов, добрые поступки тоже могут оказаться правильными, думал Эгертон. Он покачивался от усталости, но упорно шагал по направлению к тюрьме троллоков, где содержались жертвы для грядущих подношений Ужасу Исхара. Конечно, безумный «Ашам» немало поведал Эгертону в разговоре, но подтвердить кое-какие сведения в беседе со вменяемым проводником тоже не мешало. А если попутно пришлось спасти тому жизнь - что ж, в этом ведь ничего дурного нет. Соблазн вмешаться в чью-то судьбу, оказать другому существу благодеяние, вернуть к жизни того, кто уже заглянул в глаза смерти, - этот соблазн всегда слишком велик для того, кто обладает подобной властью. Трудно удержаться. А что при этом были израсходованы едва ли не последние силы… Что ж, рано или поздно силы восстановятся. Да и вряд ли в скором времени они потребуются Эгертону в полном объеме. Он ведь намерен прежде всего наблюдать за могущественными существами. Наблюдать, а не вмешиваться в их противостояние. Влезать в битву между носителем серебряных доспехов и Тзаттогом, становиться на пути чумы было бы по меньшей мере проявлением чудовищной глупости. По меньшей мере! А Эгертон никогда не отличался легкомыслием. Напротив, он гордился своей расчетливостью и все поступки делил не на «добрые» и «дурные», а на «полезные» и «абсолютно бессмысленные».