— Подожди, это же… Ты что, схему криминальных контактов изобразила?

— Не дразни меня. Это приблизительная схема отношений в группе.

— А что это вот тут: «посредник», «исполнитель», «захватчик», «гений» — это клички?

— Это условные обозначения! Гений один. Исполнителей пятеро. Захватчиков четверо. Посредники самые опасные. Ну вот смотри. «Исполнители» не любопытны, но хорошо подчиняются, «захватчики» либо стараются любой ценой привлечь внимание, как в этой группе, либо, как бывает у взрослых и умных дядей и тетей, захватывают должности, блага и сокровища. «Посредники» всегда налаживают контакты, в группе эти дети стараются понравиться воспитателям, они умеют разъяснить другим, чего хотят взрослые, и — заметь! — не всегда делают это ради собственной выгоды, чаще — из чувства сострадания или ответственности.

— Ну хорошо, почему у тебя нет лидера?

— Лидер — фигура, которую делает сам коллектив. Если коллективу на определенное время нужен клоун, им будет клоун. Соответственно — умник либо силач. Крайне редко на это место пробиваются те, кто сам решил править в силу собственной значимости. Зато у меня есть гений. Он объяснил мне, как надо относиться к условным понятиям. У него диагноз — дебилизм. Если хочешь, ты тоже поймешь, это элементарно на примере математического анализа.

— Нет, я очень тупая, — засмеялась Ева.

— К твоим проблемам мы еще вернемся. Так вот. Эти дети худо-бедно обучаются грамоте. У них даже есть школьные программы, специально составленные. Представь себе, я нахожу в этих программах для шестого года обучения алгебру! И вот я начинаю объяснять ребенку, что значит к а прибавить а. Я говорю ему, что а плюс а будет 2а. А он говорит, что а плюс а все равно будет просто а. Так мы интеллектуально спорим дня три-четыре. На четвертый я понимаю, что он прав! Если к одной относительной условности прибавить другую условность, получится все равно условность! Не две условности, понимаешь, а просто все та же условность.

— Логично, — согласилась Ева. — Но скажи тогда, какое место в этих твоих схемах может занимать агрессор, насильник, убийца?

— Это либо несостоявшийся гений, либо опозоренный посредник, либо уставший исполнитель. Им может стать выбранный насильно коллективом в клоуны умник!

— Любой, значит?

— Любой, — кивнула Далила.

— Прекрасно, тогда из кого получаются охотники на агрессоров?

— Из несостоявшихся гениев, опозоренных посредников и так далее.

— Ты ставишь на одну ступеньку агрессора и охотника на него?!

— В этом и заключается либо мой прокол, либо открытие в области групповой терапии. Ты, конечно, понимаешь, что мы предполагаем идеальные условия. Агрессор в таких идеальных условиях страшный и плохой, а охотник на него честный, принципиальный и ловкий. А что это ты так взволновалась? Уж не оскорблен ли неотразимый охотник на агрессоров?

— Все психологи ненормальны. — Ева раскраснелась и стала возмущенно жестикулировать. — В силу своих профессиональных условий психолог не может быть нормален! Он с удовольствием заражается, объясняя это рвением в работе или более тщательным изучением болезни. И вот что я тебе скажу! Я не знаю, когда вернусь. Я не знаю, что со мной может случиться. Если я не приеду сюда до окончания твоих исследований в интернате, жди меня в Москве и никогда не верь сообщениям о моей смерти. Но к нашей следующей встрече подготовь подробный отчет, из кого и как получаются психологи!

За четыре дня до Рождества сторож огромного ангара, пустующего в это время года, зевая, обходил свою территорию. Он приволакивал ногу, был в плохом настроении и достаточно сильно распространял вокруг себя запах вчерашней выпивки и намоченных во сне штанов.

Сторожа звали Аркадий Павлович. Конечно, Аркадия уже никто не помнил, он был просто Палыч и брел сейчас по ангару только с одной-единственной целью: выяснить, как ушли под утро его знакомые, свояк с любимой женщиной, — через дверь или через разбитое окно? Он обнаружил открытую дверь, поднатужился и закрыл ее, задвинув большой засов. Теперь Палыч мог с чистой совестью уйти к себе в караулку и повесить штаны на печку.

Проходя через огромное пространство ангара с полукруглым застекленным верхом, Палыч повел носом, скривился и отчаянно чихнул. Ему показалось, что пахнуло цветами, как весной.

— Будьте здоровы, — сказал кто-то приятным женским голосом.

— Благодарствую, — пробормотал Палыч, вглядываясь в конец ангара.

Там, вдали, чуть освещенная бледным светом зимнего дня, сидела на ящике женщина. Она закинула ногу на ногу, и были эти ноги в обтягивающих черных кожаных брюках. Еще на ней был черный свитер и черная вязаная шапочка. Потом, позже, Палыч разглядел женщину поближе и во всем винил тяжелое похмелье, но в первый момент, когда она так завораживающе переместила в пространстве свои ноги, Палыч отчетливо углядел сатанинский облик и небольшие копытца. Он присел, охнул, развернулся и побежал как только мог быстро, помогая плохо двигающейся ноге руками.

— Аркадий Павлович, — крикнула женщина, вставая, — выпить не желаете?

Палычу понадобилось меньше минуты, чтобы правильно ответить и сообразить, что Аркадий Павлович — это он.

Через час Палыч рассказывал историю своего трудного детства, уважительно покачивая головой и причмокивая после каждого глотка дорогого коньяка. Описывая в подробностях голод и послевоенную разруху, Палыч судорожно прикидывал, что же именно надо этой корреспондентке. Он косился на небольшой магнитофон и старался не проговориться о тюремном прошлом. Духи женщины вызывали у него непреодолимое желание почесать нос.

Ничего толкового про шахтерский городок, который был его родиной уже тридцать лет, он сказать не мог. «Корреспондентка» спросила про музеи. Палыч надолго задумался. Если бы она искала какого-нибудь старожила или расспрашивала про несчастные случаи в шахтах, он бы понял ее интерес. Но Палыч совершенно не подозревал о наличии в городе музеев.

— Аркадий Павлович, — Ева встала и открыла дверь каморки, глубоко выдохнула, выгоняя из себя запах сторожа, — вы приехали сюда в шестьдесят каком?

— В каком? Дай подумать… Ну, аккурат в шестьдесят первом, да, я тогда еще палец повредил, а мой кореш…

— И что интересного было тогда в городе? — Ева прислонилась к притолоке и посмотрела в гулкое обнаженное пространство пустого ангара.

— А ничего не было интересного, потому как города тут не было. Был поселок, город рядом был, за шахтами, да и не город, а так, пристройка к тюрьме и шахтам.

— Значит, здесь были только две шахты и тюрьма?

— Две… Две или три. И тюрьма для детей, интернат назывался. А ты не родственника, часом, ищешь? Я тут всех знал раньше. Это сейчас, последние десять лет, понаехали новые, а раньше, считай, всех знал.

— Да нет, меня интересуют только достопримечательности вашего города, интересные факты и события из прошлого. — Ева не сдержалась и зевнула. — Наливайте, Аркадий Павлович, отменный коньяк.