Оставшись одна, она сделала глубокий, прерывистый вдох. Потом выбрала фонарь с почти догоревшим фитилем, вложила в рукав медицинскую свечу, которую придворная врачевательница дала ей, чтобы бороться с бессонницей, и накинула на себя самую тонкую из своих зимних мантий.

«Я дочь Первого, – повторяла она снова и снова по дороге в темницу. Ей было приятно думать, что с каждым разом ее дрожь становилась немного слабее. – Я дочь Первого. – Она прошла мимо историй Одиннадцати – историй ее отца, – вышитых на шелковых тканях ширм. – Я дочь Первого».

И она собиралась встретиться с пророчицей.

Слово тяньлао не подходило в качестве названия для темницы. Дословно оно обозначало «небесная тюрьма». Но эти камеры никогда не озарял ни единый луч света, и в них помещали только тех, кто совершил измену высшей степени тяжести. Оставив позади себя несколько дверей и начав спускаться по лестнице, Хэсина вздрогнула. Она ступила в самый настоящий подземный мир. Место, где люди гнили и умирали. Оно обвивалось вокруг нее, словно глубокая рана, и осуждало ее взглядом своих незрячих глаз.

«Ты тоже принадлежишь мне, так ведь?»

Наконец ступеньки закончились, и Хэсина оказалась перед аркадой из чугунных дверей. Стражи, выстроившиеся в ряд и облаченные в бронзовую броню, сделали шаг вперед и поклонились ей.

– Отведите меня к пророчице.

– Дянься…

– Люди напуганы. Я должна лично убедиться, что она не выберется.

Стражи подтвердили, что пророчица никак не могла выбраться, и попросили Хэсину отказаться от намерения идти дальше.

Она молчала и ждала, пока иссякнет поток их аргументов. Когда у них не осталось доводов, она сделала шаг вперед.

Они отреагировали так, как она и ожидала: мгновенно окружили ее и стали буравить взглядами. Не будь она их королевой, они бы ее обыскали. Но она ничего от них не скрывала. Оружия при ней не было: она не собиралась отягощать свою и так неспокойную совесть убийством элитных стражей. Не было у нее и ключа. Ключ от темницы тяньлао расплавляли после каждой казни и выковывали заново на рассвете перед следующей. Хэсина не оставила стражам никаких поводов отказать ей, и наконец они повели ее по аркаде. Двери открывались одна за другой. Между ними находились склепы – помещения, которые в былую эпоху были битком набиты обычными людьми, которых обвиняли в мятеже. Их оставляли здесь испражняться и умирать, лежа друг на друге.

Хэсина непроизвольно положила руку на грудь. Императоры были чудовищами. Но ее отец – Первый – тоже был чудовищем. По ее венам пульсировал стыд, одновременно ледяной и обжигающе горячий.

Они дошли до конца аркады, и пятеро стражей встали перед последней дверью в то время, как двое других повели Хэсину в арку поменьше.

Камера представляла собой крошечную комнатку с каменными стенами, по форме напоминавшую печь. В ее основании виднелись вертикальные прутья решетки. Когда Хэсина представила, каково Мэй находиться в этом лишенном света пространстве, у нее сжалось горло. Она опустила фонарь, внутри которого, потрескивая, догорала свеча, и достала из кармана новую. Стражи, стоявшие рядом с ней, не сдвинулись с места.

Поднеся одну свечу к другой, чтобы зажечь на ней фитиль, Хэсина задала стражам несколько вопросов. Из какого камня сделаны стены камеры? Насколько они прочные? Достаточно ли внутри кислорода? Может ли Мэй причинить себе вред?

– Я не хочу, чтобы она умерла до казни, – добавила она резким тоном.

Стражи заверили ее, что у пророчицы нет никакой возможности умереть до казни. В камере достаточно воздуха, руки девушки связаны, стены камеры обиты мягким материалом.

Медицинская свеча загорелась, и Хэсина пыталась делать только маленькие, неглубокие вдохи. Если удача была на ее стороне, Мэй успела заглянуть в будущее и сейчас поступала так же.

И будущее наступило – очень быстро. Пары свечи подействовали, и стражи осели на пол. Хэсина оттащила их в сторону – так тихо, как только могла, чтобы не вызвать подозрения у охранников, оставшихся снаружи. К тому моменту, как ей удалось привести их в сидячее положение, уперев их спины в стену, она успела сделать несколько вдохов, и теперь у нее кружилась голова.

Она торопливо расстегнула мантию и накинула ее на головы стражей, а потом подсунула фонарик под получившийся шелковый полог, надеясь, что он не даст парам распространиться по всей комнате. Потом она встала на колени у камеры и прижалась губами к решетке.

– Твои родители в безопасности. И многие другие пророки тоже.

Шли секунды, но Мэй не отвечала, и беспокойство Хэсины росло. Может быть, Мэй заткнули рот? Может, она ранена? Или лежит без сознания?

Вдруг послышался тихий стон. Потом движение, легкий выдох и наконец – сердце Хэсины вздрогнуло – слова.

– Спасибо вам. – Ее голос звучал тихо и приглушенно, но его можно было расслышать.

Комок в груди Хэсины не исчез. Утром военачальнице нанесут тысячу порезов. Нож покроют илом, который останавливает кровотечение, поэтому Мэй останется жива до самого последнего момента. Но потом она умрет – из-за «Постулатов» и из-за Хэсины – злодейки, приговорившей родителей Мэй к жизни без дочери. Из-за королевы, которая не могла позволить себе сровнять с землей целые страны ради спасения одной души. В темноте она могла делать все, что захочет, но при свете дня она должна была выбирать свой народ. Она всегда должна была выбирать свой народ.

Но отчаяние заставило Хэсину забыть об этом.

– Я усыпила стражей, – быстро прошептала она, чувствуя, как заплетается язык. – Я могу придумать способ, как отвлечь остальных. Но я не могу открыть эту камеру. Помнишь ту девушку, которая управляла песками? Ты способна… способна на что-то вроде этого?

– Протяните ладонь.

Хэсина непонимающе моргнула, но сделала то, что просила Мэй. В следующую секунду она едва не вскрикнула, потому что ее кисть исчезла. Хэсина ощущала свои пальцы, но они словно растаяли в разросшейся тени. Стоило ей пошевелить ими, они снова стали видимы.

– Любой свет когда-нибудь гаснет, – проговорила Мэй. – Поэтому достаточно просто переместить свет в его будущее состояние – во тьму.

Для пророка, может, и просто.

– Вот так ты и создаешь свои тени.

– Да, вот так я и создаю мои тени. Но свет и тьма не помогут разрушить камень.

– Но это вообще возможно? Изменить камень?

– Да. Некоторые пророки были настолько могущественны, что могли видеть будущее до последнего дня существования мира. Они могли обратить в пепел все, что угодно, включая камень. – Мэй замолчала. – Но их больше не существует.

В запястьях Хэсины заколотился пульс.

– Из-за массовых гонений. – За которые нес ответственность ее отец – Первый из Одиннадцати.

– Да, но не в том смысле, в каком вы думаете, – сказала Мэй. – Знаете, почему наша кровь загорается?