Вадима Георгиевича никто за сердечную мышцу не щекотал. Но он побледнел и посерел не хуже стоящего рядом депутата. К тому же и несколько других шестерок из депутатской свиты уставились на него с плохо скрываемой ненавистью и угрозой.

А Иван, поклонившись стоящим рядом с ними ветеранам, продолжил:

– Этих людей никто не имеет права ущемлять, обижать и тем более обворовывать! Они будут жить здесь! И будут жить хорошо! – может, это и звучало излишне пафосно, но увешанные наградами орденоносцы и в самом деле заслуживали счастливой и обеспеченной старости. – Поэтому предлагаю нашей доблестной полиции немедленно спровадить отсюда всех посторонних лиц, прибывших с незаконными требованиями. Ну а следователям проявить должную настойчивость в расследовании преступлений, совершенных особо циничными горлопанами.

Видно было, что состояние самого депутата становилось все хуже. Остальные его прихлебалы благоразумно решили промолчать и не лезть открыто в свару. Видимо, каждый из них имел предостаточно грехов в своей биографии.

Но вот гражданин Спасс прозвучавшими обвинениями оказался настолько шокирован, что потерял последние остатки благоразумия. Его переполнило бешенство, а скорее всего, превалирующая в его характере злоба потребовала немедленного устранения главного обвинителя.

Поднятую изначально руку он медленно опустил. Но потом ею же сделал какой-то замысловатый жест и ткнул коротко в направлении Загралова. Из числа бодигардов отвалили два мордоворота и решительно стали заходить со стороны на импровизированную трибуну, которая располагалась на летней площадке санатория. Этим они отвлекли все внимание на себя, да и обладатель именно на них перенаправил воздействие фантомов оттуда.

Тогда как наибольшее зло вдруг последовало со стороны невзрачного типа с остекленевшим взглядом. Он и стоял-то чуть в стороне, и его можно было принять за одного из водителей прибывших лимузинов. Но именно этот, с виду безразличный ко всему наркоман, вдруг достал пистолет и принялся стрелять в сторону Загралова и целителя Хоча.

Но еще перед первым выстрелом действия невзрачного типа заметила одна из женщин-ветеранов, стоящая по левую руку от Ивана. Вот она и бросилась прикрыть своим телом глазеющего в другую сторону администратора. Престарелая дама была в парадном кителе, украшенном целым иконостасом наград, так что ее движение в сонме сияния и отблесков наверняка и сбило прицел у стреляющего типа. И четыре пули из шести достались именно бесстрашной женщине. Еще одна пролетела выше людей, а последняя ранила по касательной Хоча в правое плечо.

Пистолет убийцы оказался четырнадцатизарядным. Но в седьмой раз выстрелить он не успел. Ему нанесли удар оттуда фантомы, да и в следующее мгновение он оказался придавлен к земле сразу несколькими бросившимися на него полицейскими. Все-таки доблестные служители закона умели обезоруживать преступников, и в данном случае сплоховали не по своей вине. Изначально все было перекручено в расстановке приоритетов.

Дальнейшие события вырвались из-под контроля обладателя. Действовал он скорее по наитию, спонтанно. Подхватывая падающую на него женщину, он непроизвольно отдал команду «Гасите тварей!». Так что духи таюрти не слишком церемонились. Хорошо еще, что все они действовали в полном сознании и не слишком усердствовали в умерщвлении депутата и его свиты.

Да и полицейские с омоновцами, уже давно почесывающие от нетерпения руки, словно с цепи сорвались. Скорее всего, воспользовались отличным предлогом наказать тех, кого постоянно боялись и кого больше всех ненавидели. Поэтому вместо ущемления стариков и персонала санатория, рьяно набросились на солидную группу телохранителей депутата. Его тоже потоптали изрядно, как всех из его свиты.

Не меньше досталось вопящим чиновникам, приехавшим воевать с помощью параграфов и извращений в законе. Их тоже никто не любил и защищать не собирался.

Результат оказался более чем печален, как потом было объявлено в итоговом коммюнике. Депутат умер от обширного инсульта. Стрелявший тип оказался со свернутой шеей. Давший ему команду стрелять субъект – со всеми поломанными конечностями. Так его потом и судили, облепленного гипсом. Погибли и те два мордоворота, которые отвлекали на себя внимание обладателя. Причем причина гибели – неудачное сотрясение мозга. Все остальные отделались разными по тяжести травмами и переломами.

Господин Хоч остался на ногах, ему сделали лишь небольшую перевязку.

А вот с отчаянной дамой, своим телом защитившей администратора «Империи Хоча», пришлось повозиться. На самом деле она погибла. Не спасли от пуль и многочисленные награды, чуть задержавшие свинец, но глубоко впившиеся в тело. Дальше уже все было во власти обладателя.

Иван лично отнес старушку в медпункт санатория, там быстро снял с нее матрицу естества и сотворил полноценный физический фантом. При этом ни капельки не задумывался над тем, есть ли у него для этого силы и не займет ли незнакомая ему до сей поры женщина место, предназначенное для более ценных или однозначно родных людей. Да и потом о чем-то сожалеть ему просто совесть не позволяла.

А уж принесет ли пользу такая женщина, настолько преклонного возраста, вообще вопрос никогда и никем не поднимался.

Вот так и появилась в команде, под пятьдесят вторым номером, девяностодвухлетняя героиня Великой Отечественной войны, майор в отставке, Перевалова Фаина Михайловна.

Учитывая прожитые лета Игната Ипатьевича, в окружении Загралова появились два ветерана, возраст которых приближался к столетнему юбилею. Разве что Хоч выглядел шестидесятилетним бодрячком, а Перевалова степенной, холеной дамой, которой всего лишь «чуть» за восемьдесят.

Жизнь продолжалась. Скандал нарастал. Противостояния с преступными группировками перешли в иную, более активную фазу. Но совсем не потому, что смертей стало больше, а выстрелы зазвучали чаще. А потому, что вся Земля вдруг оказалась на пороге громадной и совершенно неожиданной катастрофы.

Последовавшее за трагедией утро встретило Большого Бонзу пением птиц, бодрящей прохладой и относительной тишиной. Выглянул удивленно из палатки и озадаченно зацокал языком. Полицейских катеров не видать. Аквалангисты не ныряют. Да и вообще никого не наблюдается. Зато катер утонувших лихачей уткнулся в береговой кустарник всего в пятнадцати метрах от бивака и продолжает тихонько ворчать своим мотором.

Еще не совсем осознавая, для чего это ему нужно, Георгий поспешил к катеру. Взошел на борт, ключом зажигания заглушил мотор. Затем накинул конец швартовых на кусты, чтобы не унесло плавсредство легоньким течением в озеро или вдоль берега.

Вернулся к себе и деловито принялся за приготовление завтрака. При этом постоянно косился на озерные просторы, на лес вокруг посматривал тщательно и думу тяжкую думал. Ну, никак у него в голове не укладывалось, что ни единого свидетеля, кроме него, на ночном берегу не оказалось.

«Ладно, допустим, с ближайшего бивака тот самый рыбак и был в злополучной лодке. Вполне возможно, что и троица пьяных лихачей где-то здесь же располагалась лагерем. Раз уж тут, именно на данном участке, они дурью маялись. Я ни с кем не знакомился, понятия не имею, кто тут и на чем плавает. Или плавал… Но остальные-то?! Неужели в самом деле так крепко спали? Или тоже, как и я, стараются не привлекать к себе внимания? Или ждут, что кто другой позвонит куда надо и вызовется быть свидетелем?.. Хм! Как-то в такое верится с трудом…»