И что это нам даст? – Гонзаго мрачно буравил Синего взглядом. – Ещё один труп? Харо Кагафи они пристрелили, а он вроде как на них работал…

– Это точно, – подытожил Ри. – Зачем им себя лишний раз рассекречивать? Так они хотя бы уверены, что мы про них не знаем. Какой такой мальчик? Не было никакого мальчика. Выбьют нужную информацию и пристрелят...

– Я найду, что сказать, чтобы меня к нему отвели. – Синий стряхнул с сигареты пепел. – В крайнем случае, если все пойдёт к чертям, вы всегда успеете открыть шлюзы.

– Вероятность того, что все пойдет к чертям – пятьдесят процентов, – передразнивая Гонзаго, мрачно пошутил Амир. – Или пойдёт, или нет.

***

Скунс вернулся чрезвычайно довольный и с большой коробкой в подарочной упаковке. Вручил её Джеку.

– Не хочу, чтобы ты грустил.

Мальчишка, ощущая дикий абсурд происходящего, с невольным любопытством разорвал упаковку и почувствовал, как из него рвётся неуместный смех.

– Это модель "Искателя"-XXIV, – Джекканти закусил губу, чтобы не рассмеяться в голос и добавил почти злорадно: – Только у меня такая уже есть. Точнее была. Только не двадцать четвертая, а двадцать пятая из ограниченной серии… Отец подарил. А эта модель уже устарела.

– Да? – Скунс ни сколько не расстроился. – Ну и к черту ее тогда. А хочешь, закажем на заводе индивидуальную? В единственном экземпляре? Можем – даже целую флотилию. Я даже могу найти тебе друзей, с которыми ты мог бы поиграть...

У Скунса разгорелись глаза, он улыбнулся и провел кончиком языка по губам. Джекканти сглотнул:

– Нет, спасибо. Я… я не люблю играть с другими детьми, – мальчишка торопливо отвел взгляд. И тут его окрылила безумная надежда.

– Я хочу погулять немножко в городе, – голос у Джекканти слегка дрожал. – Мне здесь немного скучно. Я даю слово, что никуда не убегу! Да и куда я денусь, пока на мне эта штука?

Джекканти с горькой усмешкой подёргал чокер, который кроме как ошейником не ощущал. Сбежать ему вряд ли дадут, но вдруг получится подать сигнал для своих? Оставить какую-нибудь зацепку? Поднять шум? Привлечь внимание?

Однако Скунс оказался не так прост, как кажется. Он взял лицо Джека в ладони, посмотрел очень печально:

– Прости, малыш, но эта прогулка не безопасна для тебя, а я не могу допустить, чтобы ты пострадал.

Жестом фокусника он левой рукой выудил из-за уха мальчишки тонкое, не больше пяти сантиметров, лезвие, пропустил свозь пальцы, играя, а потом резко сжал в кулаке. На пол закапали алые капли. Скунс разжал ладонь, протянул окровавленное лезвие мальчишке:

– Ты же простишь меня за это?

Мальчишка, белее снега, отшатнулся от подношения.

Скунс опустился перед ним на корточки, чтобы быть вровень с мальчишкой. Поправил его челку, погладил здоровой рукой по плечу:

– Прости, что напугал. Я все время забываю, какой ты чувствительный. Ты не сердишься на меня?

Мальчишка, совершенно бледный, отрицательно замотал головой.

– Ну вот и хорошо, – Скунс поднялся, улыбнулся совершенно безмятежно. – Значит, ты любишь гулять? Но не могу же совсем оставить тебя без прогулки! Все будет как ты и хотел – здесь, на Марсе.

Если у Скунса был личный расчет, то он сработал. После вынужденной экскурсии по жилой территории склада Джекканти приуныл. Теперь мальчишка понимал, почему Скунс совершенно не боялся его побега, не пытался его остановить и отказался выходить в город. После его похищения, бандиты буквально законсервировались на складе, оставив между собой и городом полосу безвоздушного пространства. Помещения, как и на судне были смежными, сектора разделяли массивные двери. В одном из коридоров даже были огромные во всю стену окна с толстыми запылёнными стеклопакетами. Поверхность покрывала тусклая защитная плёнка. Окна открывали вид на внутреннюю часть склада, где было темно как в потухшей печке – только изредка где-то в глубине вспыхивали и гасли красные огоньки.

Здесь жилая зона заканчивалась, и Джекканти нарочно застрял у окна, оттягивая возвращение в апартаменты Скунса.

Картинка были изумительная: хрупкая мальчишеская фигурка в белой блузе и огромные окна в небытие. Ребенок положил ладонь на стекло. От безвоздушного пространства его отделяло всего несколько сантиметров. Это возбуждало.

Хрупкие тонкие мальчики… Как их тянет к пропасти, к огню, к нему, ко всему смертельно опасному! Он давно это заметил. Заметил и полюбил.

Он подошёл к ребёнку сзади, обнял за плечи. Мальчишка замер.

Осторожно положил левую ладонь ему на шею, погладил. Под пальцами неистово, как трепыхающаяся птичка, колотилась маленькая жилка.

Маленький, упавший с неба ангел. Ангел, которому не суждено вернуться в небо. И поэтому он умирает – медленно, но неотвратимо…

Правая рука сама нашла в кармане скальпель. Левой он продолжал придерживать ребёнка. Мальчишка было дёрнулся, но он не позволил ему освободиться. Ему совершенно необходимо было чувствовать под пальцами трепыхание маленькой упрямой птички – птички, которой отчаянно не хочется умирать.

Одно движение скальпелем, другое – и на поверхности окна, на защитной плёнке стал проступать силуэт – обнажённая мальчишеская фигура в полный рост со сломанными, бессильно упавшими крыльями. Поворот головы, упрямо сжатые губы, полуопущенные ресницы, – Скунс отчётливо видел каждую деталь этого образа. Всего-то оставалось освободить его, выпустить на волю.

Сначала Джекканти показалось, что Скунс окончательно спятил и бессмысленно полосует защитный слой окна. Левой рукой он больно удерживал мальчишку за плечо, но Джек и так боялся пошевелиться: скальпель летал по стеклу в каких-то двадцати-тридцати сантиметрах от его лица. А потом понял: Скунс рисовал. Тонкие нити пленки сыпались из-под его руки, а обнаженная фигура на стекле быстро-быстро стала обрастать деталями, обретать объем и портретное сходство. Джек ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то рисовал вот так: скальпелем по стеклу, без малейшего наброска и с идеальной точностью. От движений Скунса веяло жутью, но они странным образом завораживали. В какой-то миг Скунс внезапно выпустил мальчишку, полностью погрузившись в процесс. По поверхности