После того как большевиков оттеснили и побили, украинские товарищи открыли съезд под возгласы «Слава Центральной раде!» и пение «Ще не вмерла Украина»[636]. Места в президиуме заняли все знакомые лица: Грушевский, Петлюра, Порш, Винниченко. Последний откровенно заявил: борьба большевиков с Центральной радой – это «борьба национальная, великороссов против украинцев»[637]. После речи Винниченко возмущенные большевики и русские левые эсеры покинули съезд. Разумеется, оставшиеся делегаты полностью одобрили работу Рады. Украинский эсер Ковалевский заявил, что большевики «на Московщине» уже уничтожили все завоевания революции, в то время как на Украине «постепенно и организованно все блага переходят в народные руки»[638].

Между тем Петлюра снова стягивал в Киев украинские части. Так, еще в конце ноября из Новогеоргиевска прибыли казацкий украинский конный полк и пехотный полк. Последний был составлен из бывшей гвардейской пехоты: в его состав вошли украинцы из Семеновского, Измайловского, Павловского и Волынского полков[639].

Тем временем большевики собрались вместе со своими союзниками и сочувствующими (всего 125 человек) и приняли решение о беспощадной борьбе с Центральной радой. Они уехали в Харьков[640], где под защитой броневиков и прибывших из Петрограда вооруженных матросов открыли свой собственный Всеукраинский съезд советов. Харьковские большевики приняли киевских товарищей кисло. Сначала даже не хотели подыскивать им помещения: «…устраивайтесь как хотите. Мы не обязаны предоставлять вам квартиры»[641]. Затем все же разместили киевских товарищей… в камерах городской тюрьмы.

Из воспоминаний Евгении Бош: «Камера была только что отремонтированная и совершенно сырая – за ночь все белье становилось мокрым и спать приходилось не раздеваясь. Испарения свежей штукатурки, грязь в коридоре, отсутствие отливов в уборных отравляли воздух настолько, что к утру все угорали до полусознательного состояния»[642].

Местным большевикам не хотелось делить власть с киевлянами. В Харькове как раз в эти дни проходил съезд советов Донецко-Криворожской области. Уже появилась идея создания своей особой автономии в составе советской федеративной России. Но в Харьков приехал представитель большевистского ЦК Серго Орджоникидзе, который навел порядок и заставил харьковских большевиков подчиниться воле Петрограда и объединиться с киевлянами, а Донбасс соединить с будущей советской Украиной.

Так на Украине появилось две столицы, два съезда, а вскоре и два правительства, которые объявили друг друга вне закона[643]. Даже название провозглашенной в Харькове республики почти повторяло название УНР – Украинская Народная Республика Советов[644].

Совет народных комиссаров направил Центральной раде свой ультиматум. Он был составлен, по всей видимости, Сталиным, а подписан председателем Совнаркома Лениным и наркомом по иностранным (!) делам Троцким. Совнарком требовал, чтобы Рада в сорок восемь часов обязалась не пропускать через Украину никакие воинские части на Дон или Урал, помогать красной гвардии в борьбе с «контрреволюционным кадетско-калединским восстанием», вернуть оружие разоруженным советским полкам и красной гвардии и не отзывать с фронта украинские части, так как это-де может дезорганизовать фронт. Если Рада откажется принять ультиматум, то Совнарком будет считать ее «в состоянии открытой войны против советской власти в России и на Украине»[645].

Отпущенные Совнаркомом сорок восемь часов давно миновали, и тогда с письмом «К украинцам тыла и фронта» обратился нарком по делам национальностей И.В.Сталин.

В письме Сталин проявил свойственное ему лукавство. Первым делом он безусловно признал право украинского народа на самоопределение. Украинцы могут даже создать собственное независимое государство. Более того, нет и не может быть никакого конфликта «братских» народов – украинцев и русских. Есть только конфликт Совнаркома и Генерального секретариата, в котором виноват, конечно, последний. Особая же вина лежит на Петлюре, с его указов и начался конфликт. Так что, можно было понять из письма, не будет Петлюры – исчезнет и один из поводов для конфликта. В остальном Сталин повторял ультиматум Совнаркома.

Удар был рассчитан точно. Уходило в прошлое время дискуссий и митингов, когда первым человеком был хороший оратор вроде Грушевского или Порша. Наступало время винтовок и пулеметов. А из всех украинских вождей лишь Петлюра проявил себя энергичным организатором, способным не только говорить, но и применять силу.

Настало время рассказать о человеке, который надолго станет символом украинского национализма, националистом № 1. Наверное, читатель знает Петлюру прежде всего по роману Михаила Булгакова «Белая гвардия». Но там его образ намеренно затуманен. Он не человек, он символ того ужаса, что надвигается на русский город Киев поздней осенью – зимой 1918-го.

«Прошлое Симона было погружено в глубочайший мрак. Говорили, что он будто бы бухгалтер.

– Нет, счетовод.

– Нет, студент.

Был на углу Крещатика и Николаевской улицы большой и изящный магазин табачных изделий. На продолговатой вывеске был очень хорошо изображен кофейный турок в феске, курящий кальян. Ноги у турка были в мягких желтых туфлях с задранными носами.

Так вот нашлись и такие, что клятвенно уверяли, будто видели совсем недавно, как Симон продавал в этом самом магазине, изящно стоя за прилавком, табачные изделия фабрики Соломона Когена. Но тут же находились и такие, которые говорили:

– Ничего подобного. Он был уполномоченным союза городов.

– Не союза городов, а земского союза, – отвечали третьи, – типичный земгусар.

Четвертые (приезжие), закрывая глаза, чтобы лучше припомнить, бормотали: