выскочить — пробкой из бутылки с гниющей жидкостью (ибо это — не шампанское, а пробка — они! шампанское — я!). ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ?

Пишу я — не хуже других, почему же именно меня заставляют ходить и кланяться за свои же труды и деньги: — Подайте, Христа ради! Хоть раз — к терму… — и не дают, как не дали в этот раз.

А в прошлый терм, Вера, был целый скандал: т. е. внезапно, посреди редакции, хлынувшие слезы и мой собственный голос, помимо меня говоривший (а я — слушала) — Если завтра вы, г<оспо>да, услышите, что я подала прошение в Сов<етскую> Россию, знайте, — что это вы: ваша злая воля, ваше презрение и плевание!

Тогда М<огилев>ский, меня пожалев (он очень добр!), мне аванс — дал. А на этот раз — заболел, а после болезни ему Демидов — запретил, это ясно из конца его письма.

— Что мне делать с Демидовым? Ибо он в П<оследних> Нов<остях> — всё (хотя у газеты с Милюковым и одни инициалы!). И он меня — не хочет.

А ресурсов — нет. И что мне делать — с собой?

Итак, Вера, подумайте: через кого бы воздействовать на Демидова? Кого он боится? Не вступился ли бы за меня Иван Алексеевич[838], разъяснив Демидову, что я все-таки заслуживаю одного термового фельетона (хорошо бы двух!). Что та*к делать — грех. Что нельзя, без объяснения причин, от чистейшей подлости, обрекать настоящего писателя — на нищенство и попрошайничество (да никто уже и не дает!). Либо, если И<вану> А<лексеевичу> так — неудобно, пусть бы запросил Демидова, почему меня никогда не печатают[839], — что у меня все же есть читатель, что я, наконец, стою чего-то…

А если И<ван> А<лексеевич> не захочет — через кого? Подумайте, Вера. Ибо у меня уже сердце кипит и боюсь, что кончится пощечиной полной правды — т. е. разрывом. Ибо у меня много накипело.

_____

Вторая просьба: на погашение термовых долгов 1-го устраиваю «вечер», т. е. просто стою и читаю вещь, к<отор>ая не пойдет, верней уже не пошла в следующей книге Совр<еменных> Зап<исок>, п<отому> ч<то> Р<удне>в потерял мой адрес. — Мать и Музыка (мое музыкальное детство). И вот, просьба, милая Вера: посылаю Вам 10 билетов, разошлите их от себя своим парижским знакомым, которые Вас любят или с Вами считаются, пусть возьмут, а деньги пришлют мне по адр<есу>:

33, Rue Jean Baptiste Potin

Vanves (Seine)

Мое положение — отчаянное. За Мура в школу не плочено (75 фр<анков> в месяц + страховка здоровья + учебники — т. е. не меньше 125 фр<анков>), угля — нет, а дом старый и страшно мерзнем, у Али совсем нет обуви, — и всё — та*к. (Аля, оказыв<ается>, служила летом у немецких Ротшильдов — банкиров Bleichr*der[840] и получила 150 фр<анков> в месяц, уча и воспитывая троих детей и бабушку (бабушку — французскому! Ей 80 л<ет>, и вся в заплатах). А когда Аля от них приехала и стала рассказывать, оказалось, что она служила у гамбургских миллионеров, если не миллиардеров. Самый крупный банкирский дом Германии. Была с ними в Нормандии.)

_____

Ну, вот, Вера. — Невесело? —

_____

Ради Бога, Вера, управу на Демидова! Взывать к его совести — бесполезно. Он — подл. Нужен — страх. И это еще потомок Петра[841] — о, Господи! Меня в редакции очень любят: и Могилевский, и Гронский[842], и Ладинский[843], и Берберова[844], и Поляков[845] (и я его — очень!) и Алданов[846], но все они — ничто перед Демидовым, Посл<едние> Нов<ости> — он.

Ответьте мне поскорее, что* Вы думаете.

Вы-то, Вера, не будете меня судить, когда узнаете, что я подала прошение? Но — еще погожу. НЕ ХОЧЕТСЯ!

Обнимаю вас.

                                       МЦ.

Книга цела. Пришлю заказным после вечера.

Билеты посылаю нынче же imprim*[847].

Впервые — НП. С. 468-473. СС-7. С. 272–274. Печ. по СС-7.

63-34. А.А. Тесковой

Vanves (Seine)

33, Rue Jean-Baptiste Potin

24-го Октября 1934 г.

                         Дорогая Анна Антоновна,

Знаете, что с нашего расставания 1-го ноября будет уже — 9 лет? А тогда Муру было — день в день — д е-в-я-т-ь месяцев. Правда, жуть? И эта жуть — жизнь.

_____

Wenn die Noth am h*chsten ist, so ist Gott am n*chsten[848]: вчера мы совершенно погибали от безденежья: в доме ничего не было (как мышь — всё приели), а денег — никаких, ибо только что (15-го) выплатили терм. И вдруг — Ваша присылка! Я почувствовала себя Ротшильдом, или гамбургским банкиром Bleichroder’ом[849], в семье которого Аля, этим летом, за 150 фр<анков> в месяц обучала французскому — и всему, мытье ушей включая — троих детей и их 80-летнюю бабушку, главную банкиршу (ее — только французскому).

Как видите, с фермы вернулись. Мур ходит в школу, Аля пока дома и нужно сказать, пока ведет себя хорошо.

Мы живем в чудном 200-летнем каменном доме, почти-развалине, но надеюсь, что на наш век хватит![850] — в чудном месте, на чудной каштановой улице, у меня чу-удная большая комната с двумя окнами и, в одном из них, огромным каштаном, сейчас желтым, как вечное солнце. Это — моя главная радость.

Пишу очередную главу своего детства «Чорт»[851]. Думаю, что после нее эмиграция от меня совсем открестится, хотя бы из-за своего глубокого лицемерия и самого поверхностного ханжества.

Здесь все стали «святые», а как мало настоящей человечности!

_____

Очень хочу, чтобы Вы прочли моего «Китайца» — 24-го Октября, среда, Последние Новости. Достаньте, пожалуйста! А м<ожет> б<ыть> я сама пришлю Вам, если достану в пятницу в редакции.

Очень спешу. Это только короткая благодарность и привет.

                                       МЦ.

Впервые — Письма к Анне Тесковой. 1969. С. 115 (с купюрами). СС-6. С. 415. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С 196–197. (С незначительными уточнениями по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2009 С. 242.)

64-34.