Генерал взял под руку предводительшу Шидловскую, вечно топтавшуюся в Харькове, под которым процветали ее имения.

– Представьте меня…

Та – веселая пятидесятилетняя хохотушка, кругленькая и жизнерадостная, как колобок, – годилась гадяческому командиру дивизии если не в матери, то в очень старшие сестры. Она относилась к нему с шутливым добродушием, тем более что оркестр, игравший на балу, был прислан именно им.

– Мария Ивановна, представьте, – шепотом взмолился Бенкендорф. – Я уверен, что встречался с этой дамой во время войны.

Госпожа Шидловская погрозила генералу пальцем:

– Мало ли с кем вы встречались?

И без возражений – добрая тетка – повела Александра Христофоровича к Бибиковой.

– Елизавета Андреевна, дорогая, позвольте познакомить вас с командующим драгунской дивизии генерал-майором графом Александром фон Бенкендорфом.

Какой поворот головы! Какой кивок! Царица. Владычица горних сфер.

– Счастлива оказанной честью, – ее рука легла в его ладонь.

Шелк перчатки был теплым, пропуская к губам генерала давно забытый аромат. Мяты и мороза. Так пахла постель в ее доме. Слишком тихий, этот запах будил в памяти что-то давнее, доброе, трогавшее до глубины души. И сразу отлетал.

– Сударыня, позвольте мне пригласить вас на мазурку.

Генерал был уверен, что ее еще никто не ангажировал. Но оказалось, что веер госпожи Бибиковой исписан еще дома, загодя. Она царственно кивнула, ее рука выскользнула из его ладони и легла в руку какого-то ушлого полковника, имевшего наглость быть знакомым. В то время как сам Бенкендорф только добивался этой чести.

Александр Христофорович отошел к стене. Он ни с кем не желал танцевать. Ни на кого смотреть. И только следил глазами, как его дама переходит от одного кавалера к другому. Бенкендорф едва не грыз ногти от раздражения. Если бы его еще в детстве не били за это по рукам, то сейчас все пальцы оказались бы искусаны.

Наконец ему надоело. Он не был ни терпелив, ни уступчив. Тем более что госпожа Бибикова нет-нет да взглядывала на него через плечо своих партнеров. Испуганно и недоверчиво. А не торжествующе и самодовольно, как подобало женщине, нашедшей новую жертву.

К Бенкендорфу подошел Серж Волконский.

– Не знал, что она здесь. А хороша штучка!

Друг наградил его таким взглядом, что дальнейшее описание госпожи Бибиковой застыло у Бюхны[25] на устах.

– Я тоже не знал.

Серж хмыкнул.

– И чего ты, спрашивается, здесь стоишь? Ждешь, пока она перетанцует со всем залом?

– Мне больше всех надо? – огрызнулся Шурка и без малейшей связи со сказанным отлепился от стены.

Прежде чем секретарь Губернского собрания успел перехватить Елизавету Андреевну, генерал едва не сбил ее с ног, врезавшись между ними.

– Простите, но я жду с начала бала. – Это не было ни вежливо, ни извинительно, но секретарь предпочел не связываться с военным чином, тем более с таким заметным, и отдал госпожу Бибикову без боя. Что окончательно разозлило Шурку.

– Как щепетильны ваши поклонники!

– Вы меня упрекаете?

– Я ищу вас больше года!

Она опешила. Совершенно растерялась и не нашла, что сказать. Словно он имел право наседать на нее. Чего-то требовать. Испуганное молчание Елизаветы Андреевны совершенно разоружило Бенкендорфа. Устыдило до такой степени, что он сам смешался.

– Вы меня не помните?

Дама задохнулась.

– Ах, отчего же? Почему вам вздумалось? Я вас почти сразу узнала. Только… – она замялась, – вы изменились…

Бенкендорф осознал, что госпожа Бибикова видела его еще без плеши. И контузия не была столь заметна. Слава богу, он еще не глох при ней и не заикался.

Ему стало неловко за себя. Чего привязался?

– Я хотел только поблагодарить вас за доброту, которую вы тогда показали.

Она вдруг рассмеялась – легко, без обиды.

– И поэтому искали?

– Нет, – генерал боднул головой. – Я хотел видеть. И надеялся, что вы простили меня за тогдашнее.

«Господи! Пусть она не вспомнит, что тогда было!»

– А я думала, хотели вернуть дневник.

Конечно, он хотел. Но, может быть, вместе с ней.

– Так мы будем танцевать? – Елизавета Андреевна потянула его за руку.

Уже играли вальс.

Все-таки они вальсировали, а не скакали в мазурке, не играли в котильоне и не отдыхали от галопа в полонезе. Новый танец знали немногие, и толпа разом отхлынула к стенам, освобождая центр зала.

То, что генерал, вернувшийся из Парижа, был готов к трехтактовому испытанию ног, казалось объяснимо. Но где научилась она? Дома? В амбаре со снопом соломы?

– Почему вы уехали из Воглы? Как очутились здесь?

– Под Харьковом имения моей родни. Мужнины совсем разорены. Крестьяне не вернулись. А тут, – Елизавета Андреевна говорила как-то неуверенно, – детям лучше, они сыты. Вы правда меня искали?

Вальс кончился. Бенкендорф повел даму на место, намереваясь не выпускать ее руку.

– Позвольте представить вам мою тетку Марию Дмитриевну Дунину, фрейлину ее величества, – вдруг сказала та, поворачивая кавалера к рослой стройной женщине, которая стремительно, как крейсер по глади моря, двигалась к ним с другого конца зала. – Я здесь живу под ее добрым покровительством.

Вот этого Бенкендорф не ожидал. Родственники!

Слово «тетка» всегда ассоциировалось у него с почтенной матроной. Марии Дмитриевне было около пятидесяти. Она продолжала следовать моде своей юности и носила тюрбаны из легкого газа, а свободное платье и турецкая шаль как нельзя более соответствовали фигуре-амфоре, скрывая похороненную в родах талию.

Тетушка приблизилась к ним и сверкнула на нового знакомого гневными очами. Александр Христофорович склонился к ее руке.

– Отойдите от моей племянницы, – прошипела она сквозь зубы, продолжая радушно улыбаться. – Я слышала про вас. Ваша репутация не позволяет вам танцевать с порядочной дамой.

У генерала челюсть отвисла от удивления. Впервые в жизни ему сообщали, что командующией дивизии не может ухаживать за женщиной. И, как на зло, именно за той, которая его интересовала!

– Я единственная старшая родственница Лизы, – заявила Дунина. – Ей и ее детям завещана часть моего состояния. Без моего благословения она шагу не сделает.

Генерал поднял глаза на Елизавету Андреевну. Та покорно кивнула.

– Я не могу с ней даже поговорить?