— Прости, малыш, — прошептал ты и погладил меня по волосам.

В успокаивающей ласке я провела рукой по твоей щеке. Она была мокрая.

Так начался, пожалуй, самый тяжелый период в нашей совместной жизни. Хорошо было только то, что до марта у тебя не было никаких крупных концертов, а все новогодние программы записывались под фонограмму и ты вполне мог в них участвовать. Пришлось отменить концерты в клубах, где ты должен был петь вживую, но в основном ты не нарушил никаких обязательств.

Однако это и расхолаживало. Не было необходимости желать скорейшего исцеления. Ты стал много пить. Пропадал в студии, куда мне дорога была заказана, и, ребята говорили, там тоже пил. Если же сидел дома, то к вечеру обязательно оказывался на кухне в обществе бутылки. Я тщетно пыталась затащить тебя к отцу Александру и Насте — там бы ты определенно нашел участие и поддержку. Я уговаривала тебя съездить в Смоленск, к отцу, тот давно болел и ждал тебя, звал постоянно. Но стоило мне заговорить об этом, ты молча уходил к себе, плотно прикрывая за собой дверь. Это тоже была запретная тема. Я ничем не могла помочь — видимо, ты должен был переболеть сам.

Близился Новый год, а в доме нашем царила тягостная атмосфера. Мы оба были одиноки, оба искали спасения в чем могли. Я, как и замыслила, начала писать роман. На удивление, работа меня увлекла. Целыми днями я просиживала у компьютера, писала, писала взахлеб. Я никогда не читала любовных романов, не знала, как строить сюжет, как создавать интригу, какими должны быть герои. Действовала по наитию, веря своей женской природе. Конечно, я писала исторический роман. Что знаю я про нынешнюю жизнь? Я обратилась к любимому Серебряному веку — там были неистовые страсти, подлинные чувства, красивые мужественные герои и прелестные героини…

Многое приходилось переделывать: мне не нравились фразы, реплики, описания. Порой целые страницы выбрасывала без сожаления. Любовь и тоска по тебе пропитывали каждую строчку моего романа, создавая иллюзию достоверности чувств героев. И все-таки нужен был первый читатель, на ком бы я опробовала свое незавершенное творение.

В моем окружении не было ценителей любовных романов. К Кате и Шурке я не рискнула обратиться из ложной стыдливости. К тому же мы почти не виделись и очень редко созванивались. Можно было послать написанное Ларисе Васильевой из редакции, но с ней я тоже давно прервала всякие отношения. Оставалась Марина.

Подруга опять удивила меня до чрезвычайности, когда я выложила ей свою просьбу.

— С удовольствием почитаю! — сказала она. — Люблю на досуге побаловаться дамским чтивом.

В последний месяц мы и с ней редко виделись. Занятия в фитнес-клубе забросили. Сначала я, потому что не хотела посвящать время своему здоровью, когда болен ты. Марина же совсем недавно перестала ездить туда, ссылаясь на неважное самочувствие. В канун Нового года я дважды побывала на ее концертах и в который раз восхитилась ее талантом. Однако посидеть и поболтать времени у нас не было: я боялась надолго исчезать из дома.

— А знаешь что, приезжай ко мне! — предложила Марина.

Я удивилась: моя таинственная подруга никогда не приглашала к себе. Впрочем, и я тоже. Только в Туапсе мы нарушили привычную дистанцию, пересекли границы интимного пространства.

— Прямо сейчас? — спросила я.

— Да конечно! К тому же мне надо кое-что тебе сообщить в приватной обстановке.

У меня заныло сердце. С таким предисловием я не ждала для себя ничего хорошего. Все ее сообщения, как правило, были о тебе, о твоей тайной жизни. Быстро собравшись (ты еще с утра уехал в студию и намеревался пробыть там до вечера), я выскочила на улицу, поймала машину и только тогда сообразила, что не знаю Марининого адреса. Она жила где-то в районе Таганки. Пришлось звонить с мобильного телефона, уточнять. Отчего я так разволновалась? После всего случившегося что еще могло поразить мое воображение? Однако входила в квартиру Марины я на трясущихся ногах. Совсем сдали нервы в последние месяцы.

Марина встретила меня радушно. Она была одета в какой-то красивый темный балахон с вышивкой, украшена оригинальными деревянными безделушками. Всегда коротко стриженные волосы ее отросли и сделали весь облик женственнее и мягче. Марина представила меня маме, приятной интеллигентной даме лет шестидесяти. Елена Ивановна пригласила нас пить чай в гостиную, центром которой был старинный рояль. Марина подмигнула:

— Надо соблюсти церемониал.

Когда-то Елена Ивановна пела в Большом театре. Правда, в основном вторые партии, примадонной так и не стала. В гостиной висели ее портреты в сценических костюмах и фото с фрагментами оперных спектаклей. Я ничего не знала об отце Марины, его давно уже не было в живых. Здесь же увидела его портрет. Вот на кого походила Марина как две капли воды! Ее отец был известным артистом оперетты лет тридцать назад и значительно старше Елены Ивановны. Они очень мало прожили вместе, всего шесть лет. Но какие это были годы! После чая с потрясающе вкусным тортом Елена Ивановна провела меня по квартире, попутно рассказывая о муже. Его многочисленные фотографии в самых причудливых костюмах украшали стены бывшего кабинета.

Я смотрела на фотографии и удивлялась редкому сочетанию красоты и мужественности в облике Марининого отца.

— Поистине талантливый человек талантлив во всем, — повествовала Елена Ивановна. — Борис обладал исключительным баритональным тенором, но он мог бы стать художником, писателем, драматическим артистом. Ему все давалось легко. Это, конечно, еще и гены, дворянские корни…

Меня тотчас ознакомили с ветвистым родословным древом, заключенным в роскошную рамку, красующуюся на стене кабинета. Я так увлеклась интересным рассказом, что забыла, зачем пришла.

— Я овдовела в тридцать два года и всю жизнь после прожила одна, без мужчины, я никого не могла поставить рядом с ним. Такие мужчины рождаются нечасто. Мне выпало счастье быть его женой. И я ни о чем не жалею! — Голос ее задрожал.

— Ну будет, мама! — Марина обняла Елену Ивановну и чмокнула в щеку. — Ты не одна прожила эти годы, а со мной. Согласись, я сделала все, чтобы никто не встал между нами.

И она хитро улыбнулась мне.

— А вот это ты напрасно! — воскликнула Елена Ивановна. — И теперь еще не поздно создать семью. И не говори, что не делаешь этого из-за меня!

Марина снова чмокнула маму в щеку.

— Я скажу больше: и тебе еще не поздно найти близкого, понимающего человека. — Она шутливо зажмурила глаза, предугадывая возмущенный вопль Елены Ивановны. — Такого, как папа, на свете нет, но есть другие.

— Ну-ну… — Елена Ивановна покачала головой, бережно закрыла семейный альбом и убрала его на место.

Марина повела меня в свою комнату, а я подумала, что хорошо понимаю ее маму. После таких мужчин, как ты или Борис Вяземский, отец Марины, другие кажутся скопцами. Да простят они мне это грубое сравнение!

— А каким мой папочка был донжуаном, она не рассказывала? — ворчала меж тем подруга. — Ведь не было дня, чтобы слезы не лила из-за его неверности!