Другой вариант «новой русской»: «Деловая женщина, занимается своим делом, владеет фирмой; дом, квартира; мечтает о страстном муже» (студентка, 18 лет). По представлениям опрошенных, женщине, чтобы получить доступ к объектам потребления, необходимо совершить выгодную сделку, продав либо свою свободу, либо происхождение неограниченных финансовых возможностей мужчины остается в студенческих ответах не до конца проясненным. Единственное, в чем уверены студенты, — что состояние «новых русских» добыто незаконно. «„Новый русский“ — это человек, имеющий много денег в настоящее время, которые он получил нечестным путем, и у которого в голове нет ничего, он тупой» (студентка, 17 лет). «„Новый русский“? Это человек, имеющий власть и большие деньги, часто заработанные незаконным путем, но не совсем хорошо представляющий, что с ними делать» (студент, 18 лет).

Последнее замечание явно отражает собственную обеспокоенность респондента символическим смыслом богатства. Как показали описания, богатство крайне редко воспринимается как потенциальный капитал, как возможность инвестировать и получать прибыль. Чаще всего молодые люди понимают богатство как возможность тратить. Причем способ потребления, приписываемый в студенческих текстах «новым русским», поражает своей монотонностью и предсказуемостью.

«Новорусский» стиль жизни примечателен не столько качеством потребления, сколько его количеством. Больше всего эти описания напоминают представления голодных советских колхозников послевоенных лет о роскошной жизни в столице: «А Сталин-то, небось, каждый день колбасу ест!»

«Новые бедные» в бывших соцстранах в большинстве своем хорошо образованны, до начала реформ имели постоянную работу и надеялись на обеспеченную старость.

По данным Всемирного банка, опубликованным в докладе «Бедность и неравенство в Европе и Центральной Азии» (World Bank, 2000), в России бедняком может считаться каждый пятый. В качестве критерия бедности эксперты Всемирного банка используют показатель в $2,15 на человека в день — доход, ниже которого начинается абсолютная бедность. По данным исследователей, перед началом рыночных реформ в социалистических странах в условиях абсолютной бедности жило 2 % населения. Через десять лет после начала реформ так живет 20 %.

В отличие от бедняков из развивающихся стран «новые бедные» в бывших соцстранах в большинстве своем хорошо образованны, до начала реформ имели постоянную работу и надеялись на обеспеченную старость. Однако в ходе реформ их знания и навыки оказались ненужными, а чувство личной неудачи приводит их в отчаяние. Именно поэтому, как считают эксперты Всемирного банка, за годы реформ в постсоветских странах снизилась продолжительность жизни, выросло число самоубийств и упала рождаемость.

Появление имущественного неравенства — ожидаемый и, по идее, позитивный результат рыночных реформ. Они как раз и направлены на то, чтобы наиболее трудолюбивые, предприимчивые и талантливые зарабатывали больше.

Для тех же, кто по разным причинам не может участвовать в рыночной конкуренции (инвалиды, дети, пожилые люди), должны существовать социальные гарантии. Действительно, в числе бедных первыми оказываются люди, относящиеся к социально незащищенным категориям: дети, старики, безработные и сельские жители.

Однако подавляющее большинство бедных — это люди от 15 до 64 лет, живущие в городах и имеющие работу. То есть как раз те, кто должен сам содержать себя и помогать незащищенным.

Эти «новые бедные» в принципе бедными быть не должны. У них все есть: и руки, и силы, и квалификация. Тем не менее они живут на $2 в день. И это — один из главных парадоксов переходного периода, оказавшийся для западных экспертов совершенно неожиданным.

Казалось бы, два доллара в день — это предел, за которым социальный инстинкт диктует людям стратегию выживания: использование любой возможности получения каких угодно пособий, многократное совместительство, простейшая потребительская кооперация, поиски любых форм занятости, любой возможности переквалификации и т. п. Однако все это наблюдается в нашем обществе в поразительно малой степени.

Люди все еще относятся к работе как к гарантированной государством необходимости, а не как к жизненной удаче, и даже под угрозой потери работы или уже потеряв ее, все еще отказываются проходить переквалификацию даже за государственный счет. Межпрофессиональная мобильность в госсекторе страны практически не выросла, хотя десятки отраслей уже несколько лет находятся в глубоком кризисе и практически не имеют шансов на выживание.

Жесткому императиву «Делай, что нужно рынку, или иди на дно» до сих пор противостоят представления о престиже профессий и образования, традиционная сетка социальных статусов, государственная табель о рангах и завышенные социальные ожидания «новых бедных». Почему же люди, живущие за чертой бедности, не проявляют никаких признаков активного недовольства своим положением? Может быть, их это устраивает?

Одна из основных проблем постсоветских реформ — именно высокий стартовый уровень социального благополучия и завышенный (по отношению к реально достижимому) уровень ожиданий. По данным социологических опросов, значительная часть тех, чей уровень жизни ниже прожиточного, упорно причисляет себя к среднему классу.

«Новые бедные» пока еще ездят в сильно подержанных автомобилях, донашивают приличную одежду, крутят боевики на японских видеомагнитофонах, но уже экономят на еде. Многие из них не признают себя низшим слоем, поскольку еще десяток лет назад считались уважаемыми и вполне состоятельными людьми. Они продолжают закрывать глаза на свое бедственное положение и ждать, что все как-нибудь само собой наладится, предприятия заработают, а зарплату повысят.

В исследовании Всемирного банка использовался объективный критерий бедности, не зависящий от мнения индивида. Между тем в современной социологии существует и другой подход к определению бедности — субъективный. Он основан на принципе самоидентификации, то есть самозачислении индивида в «бедняки». Это переживание бедности изнутри представляет не меньший интерес, чем статистические данные. Каково оно, жить на два доллара в день? Унизительно? Привычно? А может быть, вполне комфортно?

Фонд Карнеги попытался определить уровень бедности исходя из того, на что жалуются сами люди. Это исследование было проведено в России в 1998 году. Бедными в данном случае считались семьи, которым не хватает средств, чтобы поддерживать привычный образ жизни, широко распространенный и одобряемый обществом (Маколи, 1998).

Исследователи под руководством профессора Эссекского университета Аластера Маколи в ходе опросов выявили лишения, которые в России могут считаться основными признаками бедности. Российская семья может считаться бедной, если в семье недоедают, не могут себе позволить мясные или рыбные блюда хотя бы два раза в неделю, не могут приобретать в необходимом количестве предметы гигиены.

Бедность — это когда нет денег на покупку одежды и обуви, когда не на что купить холодильник, мебель, телевизор. К особенностям российской бедности относятся невозможность приобретения жизненно важных лекарств и обращения к платным врачам, а также традиционное отсутствие денег на похороны.