Суд, как и Монтерейский фестиваль, длился три дня, и аудитория его была не меньше, чем у «Нашего мира», хотя содержание не столь душеполезно. По капризу британского лета стояла солнечная, прямо-таки калифорнийская погода. Древний соборный город Чичестер и сам почти превратился в фестивальную площадку — истерические меломаны, толпа журналистов, телекамеры на кранах, вспотевшие полицейские, ларьки с хот-догами, футболками, сувенирами и мороженым. В духовном смысле, впрочем, Лето Любви остановили на границе города, обыскали и завернули.

Нельзя сказать, что утром во вторник, 27 июня, против Мика выступил закон во всем его великолепии. В рамках судебной системы, существовавший со Средних веков и реформированной только в начале 1970-х, квартальные (то есть собираемые четырежды в год) судебные сессии разбирали только преступления средней тяжести — самые серьезные нарушения рассматривали региональные суды. Летняя квартальная сессия Западного Сассекса располагала квалифицированным судьей шестидесяти одного года по имени Лесли Блок — он, состоятельный местный сквайр, председательствовал над тремя мировыми судьями, сменив традиционную алую мантию и парик до плеч на простой темный костюм. Но и без костюма из оперетты Гилберта и Салливана[173] судья Блок не подвел своих коллег, пригвоздивших к позорному столбу Оскара Уайльда. Короче говоря, его фамилия точно описывала содержимое его головы.

Первым вызвали Мика, который пришел в бледно-зеленом пиджаке, оливковых брюках, рубашке с рюшами и полосатом галстуке — официальный костюм, по его понятиям, но на фоне потертых бурых досок скамьи подсудимых — череда новых оскорблений нравственности. Появление его вызвало сдавленный вопль девушек в мини-платьицах, занимавших почти все сорок два места для публики, и судья Блок раздраженно — и отнюдь не в последний раз — призвал зал к порядку. Со времен ритм-энд-блюзовых клубов, когда Джеки Грэм в деталях описывала Миковы запонки, поклонников не подпускали так близко к кумиру.

Однако здесь вокала не предвиделось. Мик подтвердил, что его зовут Майкл Филип Джаггер, адрес его — Нью-Оксфорд-стрит, Лондон, W1, и он невиновен, но в остальном пользовался своим правом хранить молчание. Его адвокат Майкл Хейверс изложил тезисы защиты — хранение амфетаминов узаконено устной рекомендацией врача, — но допрашивать подзащитного не стал, чем избавил его от допроса королевского прокурора Малькольма Морриса. Хейверс лишь заявил о незначительности проступка: таблетки, хоть и запрещены в Великобритании, используются по всей Европе для лечения от укачивания, повсеместно продаются там в аптеках, и любой уважаемый англичанин, вернувшись из зарубежного отпуска с несессером, набитым иностранными лекарствами, может оказаться в таком же положении, как и подзащитный.

Слушание длилось не более получаса. Вызвали детектив-сержанта Стэнли Кадмора, который засвидетельствовал, что, когда детектив-констебль (уже повышенный до сержанта) Джон Челлен обнаружил таблетки в зеленом бархатном пиджаке, Мик сказал, что они принадлежат ему и нужны, «чтобы не спать и работать». Отвечая на вопросы Майкла Хейверса, Кадмор согласился, что во время налета Мик вел себя «очень по-взрослому и сотрудничал с полицией». Единственным свидетелем защиты был доктор Реймонд Диксон Фёрт, который повторил то, что уже излагал Челлену: он устно разрешил Мику принимать таблетки и, с его врачебной точки зрения, это, по сути, легальный рецепт.

Судья Блок как будто и не слушал. Пошептавшись с мировыми судьями — двумя местными фермерами и лавочником из Уэртинга, — он обернулся к присяжным — одиннадцати мужчинам и одной женщине. «Эти замечания [Диксона Фёрта] не могут считаться рецептом, — сказал он. — Поэтому прошу учесть, что защита не представила ни одного аргумента в свою пользу». Присяжные удалились на шесть минут, а затем, согласно полученным указаниям, огласили вердикт «виновен». Блок не стал объявлять меру наказания, отложив приговор до суда над Китом и Робертом Фрейзером, — Мику предстояло гадать о своей участи еще минимум сутки. Ходатайство его защитника о выпуске под залог было отклонено, и его оставили под стражей.

С Робертом Фрейзером тоже разобрались быстро и невнятно. После химического анализа «инсулиновых» таблеток ему пришлось признать себя виновным в хранении героина. Его адвокату оставалось только отдаться на милость суда — он упомянул образцовую службу Фрейзера в британской армии в борьбе с кенийским «мау-мау» и прибавил, что после налета тот постарался избавиться от привычки к тяжелым наркотикам и теперь «полностью исцелился». Судья Блок снова отложил избрание меры наказания до окончания всех слушаний и оставил Фрейзера под стражей. Ему и Мику разрешили краткую встречу с адвокатами, а тем временем Кит, все еще на свободе под залогом, стрелой помчался в «Редлендс», чтобы привезти Мику чистую одежду и какие-нибудь блага земные, в том числе книгу по тибетской философии и пазл. Мика и Фрейзера приковали наручниками к офицерам полиции, под вопли и фотовспышки погрузили в белый фургон и увезли за тридцать восемь миль в мрачную викторианскую тюрьму города Льюиса.

Поначалу мудро планировалось, что Марианна не пойдет в суд и не станет лезть прессе на глаза, пока все не закончится. В первый день, когда Мик сидел на скамье подсудимых, она — как рассказывается в автобиографии — вместе со своей эпизодической любовницей по имени Саида увезла сына Николаса в дом Стива Марриотта из The Small Faces. Вместе с Марриоттом и другими членами группы она закинулась кислотой, и тут прибыл шофер «Стоунз» Том Кейлок, сообщивший, что она все-таки нужна Мику. Кейлок отвез ее в «Редлендс», и оттуда они с Майклом Купером поехали в Льюисскую тюрьму, с собой прихватив три пачки сигарет, шахматную доску, газеты и фрукты. Мик и Роберт Фрейзер сидели в одной комнате тюремного лазарета. Фрейзер, старый вояка, сохранял невозмутимость, Мик был в слезах. Купер украдкой сделал несколько снимков — в том числе один, где Мик лежит на шконке, из чего потом вышла бы обложка для альбома, — но тюремный надзиратель засек камеру и конфисковал пленку.

Наутро Мика и Фрейзера в наручниках снова доставили в суд — во время суда над Китом их держали в камере, а затем всем троим должны были огласить приговор. В тот день несколько газет недоумевали, зачем заковывать в наручники совершенно покладистых людей, не виновных в насильственных преступлениях? Официальное лицо неубедительно отвечало, что тюремная служба «не получала иных указаний». Когда прибыл полицейский фургон, фотографу «Дейли скетч» удалось заснять их двоих на заднем сиденье — скованными руками они закрывали лица. Впоследствии художник Ричард Хэмилтон сделал из этой фотографии трафарет на шелке, в названии сардонически переименовав «Свингующий» Лондон в «Свинячий». Спустя сорок лет «Свинячий Лондон 1967» войдет в постоянную экспозицию галереи Тейт одним из самых знаменитых и откровенных поп-арт-объектов этого погрязшего в мифологии периода.

Суд над Китом — перед другими присяжными — занял почти два дня и породил самые грозные заголовки, в основном так или иначе отсылавшие к безмолвному и теперь невидимому Мику. Кит обвинялся в том, что «со своего ведома допустил» употребление наркотиков у себя дома, — это как будто подтверждали следы каннабиса, обнаруженные в разных емкостях по всему дому, и даже «сильный сладкий запах» благовоний, который якобы используется для сокрытия характерного запаха другого сорта. Обвинение, однако, планировало доказать, что все гости Кита пребывали под ощутимым влиянием наркотических веществ с полного его ведома, если не по его настоянию. Поэтому, естественно, прокурор сосредоточился на единственной женщине, которая присутствовала в доме и во время налета была облачена только в меховое покрывало.