солдат и тот сказал, что сегодня ночью придёт за девушкой. А если родные станут жаловаться, то попадут в тюрьму как бунтовщики и мятежники. Слуги ахали и качали головами, тишком проклиная коменданта, распустившего солдат, а Мери испуганно прижималась к Бернардо. Крысиное чутьё подсказывало мне, что симпатичная девушка не понаслышке знакома с произволом военных, потому, собственно, лишний раз и старается одна из гасиенды не выходить.

— Что же ты, дурак старый, — воинственно прогудела Розамунда, с такой яростью разрубая лежащее перед ней мясо, словно представляла кого-то конкретного, — внучку сюда не привёл? Уж дон Алехандро её точно в обиду не даст!

Обидно, но о Диего даже не вспомнили, словно он по-прежнему в Испании. Я досадливо заскрипела зубами и ударила хвостиком, попав по какой-то твёрдой штуковине на одежде Бернардо. Уй, больно! Я досадливо пискнула и запрыгала по плечу Бернардо, намекая, что хочу спуститься. И вообще, мы за сыром пришли. Сыра я поела, сахарочку погрызла, орешков тоже, пора и честь знать.

— Не уходи, — прошептала Мери, ещё крепче прижимаясь к Бернардо, — мне страшно.

Пф, тебе-то, милая, чего бояться? В этой гасиенде одна Розамунда способна обратить в бегство всех солдат гарнизона, а есть ведь ещё Диего с отцом, да и Бернардо, надо думать, не станет смотреть, как измываются над его любимой.

Тем не менее, Бернардо заколебался и неосознанным собственническим жестом привлёк девушку к себе. Ладно уж, оставайся, Ромео, я сама Диего всё передам, благо человеческая речь у меня не пропала.

Я опять запрыгала по плечу Бернардо, выразительно попискивая и хвостом указывая вниз, на пол. Индеец вопросительно приподнял брови, и я, бросив по сторонам быстрый взгляд, чуть заметно кивнула.

— Какая умная крыска, — восхитилась Мери, — всё понимает, только не говорит.

Ошибаешься, красавица, говорить я умею. Но далеко не всем демонстрирую свои таланты, а то знаю я вас, сначала милая крыска, а потом исчадье ада, убейте её!

Бернардо опустил меня на пол, и я шустро побежала к Диего, который сидел в кабинете отца, закопавшись в бумаги.

— Диего, — выдохнула я, юркнув в оставленную специально для меня щёлочку, — беда!

Диего не стал охать-ахать, не стал хвататься за оружие, только чуть крепче сжал перо в руках, да в глазах сверкнуло пламя:

— Солдаты?

Я выдохнула, выравнивание сбившееся дыхание, и чётко, стараясь излагать только факты, а не собственные эмоции и домыслы, рассказала, что произошло.

Диего слушал меня молча и вроде как спокойно, только вот моя крыска всё сильнее сжималась и поводила усами по сторонам, прикидывая, в какую сторону драпать.

— Спасибо, малышка, — Диего пробежал глазами какой-то потрёпанный документ, поставил на нём размашистую подпись и аккуратно вернул перо в чернильницу. — Значит, за Роситой приедут сегодня ночью? Что ж, пусть попробуют.

— Будь осторожен, — я потёрлась о шею Диего, заглушая тревогу, — крысиное чутьё мне подсказывает, что что-то в этой истории неладно.

— Не волнуйся, малышка, — Диего шутливо тронул пальцем кончик моего носа, — не так-то просто поймать лиса.

Я честно попыталась заглушить тревогу и у меня даже получилось отвлечься, кто угодно позабудет обо всём на свете, когда его держат на коленях, шепчут разные нежности и почёсывают между ушек! Одуряюще-тошнотворный страх накатил опять только после того, как Диего переоделся в костюм Зорро. Я бросилась к своему герою, хотела предупредить его, сама толком не понимая, о чём именно, но в этот момент я ухнула в трансформацию в человека, а когда открыла глаза, Диего уже ушёл. Я опоздала.

Стараясь не поддаваться абсолютно иррациональной панике, я решительно опустилась в кресло и раскрыла лежащую на столе специально для меня книгу по этикету. Тоска страшная, для меня, выросшей в пусть и относительно, но всё-таки демократической стране, многие правила и обычаи вообще кажутся абсурдом, только вот знать их я всё равно должна, ведь как говорится, незнание законов не освобождает от ответственности.

Я уже начинала засыпать, когда резкий стук копыт и громкие сердитые голоса во дворе заставили меня испуганно вздрогнуть и выронить из рук книгу. Что случилось? Я вихрем вылетела из кресла и осторожно, чтобы с улицы меня не заметили, выглянула в окно и похолодела, превратившись, подобно жене Лота, в соляную статую. Весь двор был забит солдатами! Солдаты в гасиенде де Ла Вега!!! Я крепко зажала рот руками, чтобы не закричать от отчаяния и отпрянула от окна. Ежу понятно, что приехали солдатики явно не водицы испить и пожелать Диего и дону Алехандро крепких снов. Тогда зачем?

— Перекрыть все входы и выходы, — донёсся с улицы торжествующий голос коменданта, — никого не впускать и не выпускать! Как только появится Зорро, стрелять на поражение! Живым мне этот разбойник не нужен!

Я тоненько заскулила и опустилась прямо на пол, сжавшись в комочек от боли и отчаяния. Комендант точно знает, что Зорро приедет сюда, а значит… А значит он точно знает, кто именно скрывается под маской Зорро.

«Это ловушка! — молнией пронеслось у меня в голове. — Иглесио лгал, специально выманивая Диего из дома, чтобы в его отсутствие устроить ему западню. Ну, попадись ты мне в руки, старый шакал!»

Я вскочила на ноги и метнулась к двери, чтобы своими руками удавить предателя (плевать, что он мне в деды годится, на корм падальщикам ещё больше подойдёт!), когда услышала за дверью тяжёлые шаги и бряцанье оружия. Солдаты идут сюда! Я метнулась к потайному ходу и успела скрыться в нём в самый последний момент: дверь в комнату Диего распахнулась от мощного пинка.

— Тут никого нет, сеньор комендант, — услышала я голос сержанта Гарсия.

— Неужели наш сеньор Зорро уехал вместе со своей мерзкой крысой? — судя по звукам, комендант стоял совсем рядом с потайным ходом. — Останетесь здесь, Гарсия. Если каким-то чудом Зорро окажется здесь, убейте его.

— Будет исполнено, сеньор комендант! — рявкнул исполнительный дурак.

— Отлично, — комендант мерзко хохотнул. — На поиски потайного хода время не тратьте, мы перекрыли все входы и выходы из него. Ни один человек не сможет незамеченным проникнуть в гасиенду и покинуть её. Зорро обречён!

Нет, нет, пожалуйста, только не это! Я закрыла уши руками, но в голове набатом продолжало звучать: Зорро обречён. Зорро обречён.