Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С планом каждый сможет. Но скажу честно, если бы я планировал каждую кражу, то вряд ли сумел бы увести хоть одного мало-мальски стоящего жеребца.
Обнадеживает – просто нет слов.
– Ну, раз ты со мной согласна, то снимай все бусики и колокольца, чтобы звенеть лишний раз нечем было, да и штаны себе какие подыщи, не дело в юбке по казематам лазить, еще зацепишься подолом за что не надо. – Михей поднялся с табуретки и с хрустом потянулся. – Эх, коней я за свою жизнь столько увел – на табун хватило бы, и еще на продажу осталось, но вот воровать оборотня у змееловов не приходилось. Что ж, все бывает в первый раз.
– Надеюсь, что не в последний, – тихонько пробормотала я, возясь с застежкой браслета и искоса поглядывая в сторону ромалийца, который оглянулся по сторонам и принялся деловито рыться в плетеных коробах, доверху забитых еще стараниями лирхи Ровины, и что-то негромко приговаривая себе под нос. – Ищешь чего?
– Уже нашел. – Михей обернулся ко мне, подбрасывая на ладони плотно закупоренную стеклянную банку, до половины заполненную туго скрученными бурыми листочками. – Разрыв-трава, сам в прошлом году помогал Ровине ее собирать.
– И чем нам поможет лекарство от прострелов в спине? – удивилась я, стаскивая браслеты с щиколоток и аккуратно складывая их в замшевый мешочек.
Конокрад только хитро улыбнулся и подмигнул мне:
– Увидишь. А заодно поймешь, почему встретить темной ночью ромалийца с пустым дырявым котлом не к добру. Собирайся, лирха, как только стемнеет, отправимся твоего рыцаря вызволять.
С этими словами конокрад вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь и оставив меня, ошеломленную нежданной надеждой, стремительно перерастающей в уверенность: Искру мы вытащим несмотря ни на что. Не помешают ни стражники, ни безумная женщина с проклятым револьвером, ни разноглазый дудочник с пламешком-одержимостью под сердцем.
Я принялась торопливо раздеваться до сорочки, сбрасывая широченные оборчатые юбки прямо на пол. Были же у меня где-то штаны, старые и вытертые, правда, я в них вместе с Ровиной ходила по лесу, что рос неподалеку от Загряды, все полянки коленками примяла, пока училась различать целебные травы и правильно выкапывать корешки. И про разрыв-траву мне лирха рассказывала, было ведь что-то такое…
Я вытираю взмокший лоб рукавом замызганной, перепачканной перегноем рубашки, перевожу взгляд с хитро закрученного узлом белесого корешка на статную лирху, взирающую на меня с невозмутимостью статуи. Несмотря на холодную осеннюю погоду и моросящий дождь, мне жарко от постоянного ползания по земле на карачках с постепенно наполняющейся корзинкой в одной руке и небольшим совочком в другой, тогда как Ровина все плотнее кутается в толстый шерстяной платок, ежась от порывов холодного ветра.
– Долго еще, лирха? – Я с трудом разгибаю ноющую спину, кряхтя, как старая бабка, и морщась от нахлынувшей ломоты. – Мне кажется, что я уже всю поляну перекопала, а тебя устроил всего с десяток чахлых стебельков.
– Эти чахлые стебельки, как ты изволила выразиться, на самом деле очень сильная трава. – Ровина наклоняется, бережно извлекает из моих пальцев коричневый росток, всего на ладонь вытянувшийся из белесого влажного корешка, и осторожно перекладывает его в свою корзину, стараясь не измять узкие листочки. – Это разрыв-трава, и годится она не только для лечения.
– Что, если съесть, отравиться можно? – интересуюсь я, украдкой потягиваясь и радуясь передышке.
– Ну, не отравишься, конечно, – Ровина усмехается, – так, на полдня в отхожем месте засядешь. У этой травы другая сила. Она разрывает каленое железо так же легко, как корни деревьев раскалывают каменистые берега, только гораздо быстрее. Сорви эту траву, мокрую после росы или дождя, ударь по вражескому мечу – и он разлетится на куски прямо в руках владельца. Подсунь стебелек поближе к дверным петлям – и окажешься на свободе.
– А что будет, если к разрыв-траве прикоснется железный оборотень?
Лирха молчит, будто бы собирается с мыслями, а потом протягивает руку и осторожно гладит меня по голове, словно неразумное дитя.
– Погибнет почти сразу. Для чаранов сок разрыв-травы – страшный яд.
По спине пробежал холодок от непрошеной мысли.
А если я не сумею освободить Искру, если к тому времени, как я доберусь до него, он будет изуродован столь жестоко, что спасать, по сути, будет некого. Что тогда? Оставить его на милость змееловов или же воспользоваться разрыв-травой, подарив харлекину более легкую смерть? Просто забрать опутанный золотой паутинкой топаз, хранящий его душу, его слепок личности, а в прореху вложить несколько стебельков, плеснуть воды – и уйти как можно быстрее, трусливо сбежать, чтобы не видеть, как железный оборотень рассыпается на тронутые ржавчиной куски.
Я судорожно вздохнула, торопливо натягивая застиранные штаны с нашитыми на колени кожаными заплатками и затягивая веревочный пояс. Подошла к раскрытой коробке с лекарственными сборами и принялась перебирать тихонько звякающие склянки с залитыми воском крышечками. Я точно помню, что разрыв-трава была у лирхи и в виде густого, тягучего отвара, который надлежало разбавлять водой, но для моих целей будет достаточно того, что есть.
Искра не достанется змееловам ни живым ни мертвым, пусть даже для этого мне придется уничтожить его разрыв-травой. Потому что харлекин, дважды сцепившийся с вампирьей «невестой», только чтобы не подпустить ее к людям, тот, кто не побоялся закрыть меня от Госпожи Загряды, не заслужил смерти от рук орденских палачей, заживо свежующих нелюдь ради прочной брони и дорогих трофеев.
Я наконец-то нашла, что искала, – кривоватую бутылочку с узким, высоким горлышком, в которой едва заметно колыхался зеленоватый «мед» с темными пятнышками осадка на дне, и сунула ее в пустой кошель, из которого вытряхнула все содержимое, со звоном рассыпавшееся по полу.
Надеюсь, что Искре этот яд все-таки не понадобится.
Притихший, с одиноко горящим окном следственный дом выглядел мрачной, выплывающей из тьмы приземистой цитаделью, которую злой волшебник выстроил с одной-единственной целью – заманивать на теплый золотистый огонек случайных путников, чтобы впоследствии привести их на жертвенный алтарь. Была такая легенда, старая очень, ее мне Ровина рассказывала – о заколдованном замке и колдуне с лицом, прекрасным, как солнечный день, и черной, как безлунная ночь, душой. Его обиталище было погружено во мрак, и лишь у крохотной потайной дверцы всегда горел волшебный фонарь, на свет которого приходили усталые путники, измученные долгой дорогой через бескрайнюю степь. Приходили – и оставались в замке навсегда, потому что стоило им заснуть на мягкой перине и шелковых простынях, как душа их отделялась от тела и крохотным светлячком опускалась на дно пузатой стеклянной бутыли. Лирха говорила, что в Лиходолье, откуда родом эта легенда, сказители частенько добавляли, что замок-то колдовской до сих пор возвышается посреди степи и что на длинных полках в потайных комнатах стоят сотни плотно закупоренных бутылок, и в каждой мечется украденная душа – ждет освобождения…