С этим созданием нельзя договориться. Его очень трудно убить человеческими руками – если вообще возможно. Его существование раскрыто, и неизвестно теперь, вернется ли прежнее хрупкое равновесие, в котором пребывала Загряда до сих пор.

Сквозь алую пелену пробилась серо-стальная молния, звенящим шаром прокатилась по мостовой и остановилась в шаге от сияющего золотом шассьего хвоста, оказавшись чараном. Судя по косым, едва запаянным шрамам на прочной броне – тот самый, который лежал на пыточном столе в следственном доме. Быстро оклемался, ничего не скажешь.

– Доигр-р-рались, – глухо прорычал железный оборотень, встряхивая звенящей гривой с крохотными белесыми искорками на кончиках прядей. – Что делаем?

– Найди ромалийцев и других людей в этом квартале. Всех, кого сможешь, и принеси сюда. – Ясмия взмахнула посохом, блеснув бронзовым узором на золотой чешуе, гибко извернулась, будто в танце, и приподнялась на свернутом в кольцо хвосте.

Казалось, шасса не замечала ничего вокруг, поглощенная странным, текучим танцем, повторить который не сможет ни одна даже самая лучшая человеческая танцовщица. Нет у человека такой гибкости, такой плавности движений, не может он настолько чарующе переливаться из одного движения в другое, когда кажется, что существо состоит не из плоти, крови и костей, а из воды, ветра и солнечных бликов на поверхности реки. Золотая чешуя сверкала и искрилась сама по себе, как будто в глубине шассьего тела было заключено свое солнце, жаркое, сияющее, способное осветить собой если не целый мир, то один отдельно взятый город – точно.

– Эй, парень! – Вик не сразу сообразил, что обращаются к нему. Обернулся – и увидел изгвазданного по уши рослого ромалийца. Того самого, что на своем горбу вытаскивал по серебряной колдовской тропе истекающего кровью чарана в человечьем облике и не побоялся принести своей лирхе ритуальный посох. – Не сиди тут, беги, пока можешь. И девку свою полоумную прихватить не забудь. Дрянь она, конечно, порядочная, но…

Ромалиец как-то устало покосился на зеленоватые щупальца, беспорядочно бьющиеся о волшебную преграду, и тяжело вздохнул.

– Ты же понимаешь, что такой твари по доброй воле нельзя оставить ни единой жертвы.

Змеелов молча кивнул и поднялся. Кое-как взвалил на спину потерявшую сознание Катрину и, прежде чем скрыться за поворотом улицы, ведущей к ближайшим городским воротам, оглянулся. То, что он увидел мельком, раскаленным железом отпечаталось в памяти.

Горящая золотым огнем шасса, удерживающая в одной руке посох, нижним концом упирающийся в мостовую, и кое-как не дающая расползтись кровавому знаку свободной ладонью, окровавленной, с поломанными когтями и ободранной чешуей.

Дрожащая, трепещущая, будто на невидимом ветру, алая колдовская взвесь, не позволяющая гибким щупальцам, на нижней поверхности которых раскрылись круглые, как у миноги, рты, добраться до кучки людей, по одному скрывающихся в портале.

Мечущийся туда-сюда серо-стальной тенью железный оборотень, едва успевающий уклоняться от хлестких ударов чудовища и приносящий живых людей откуда-то из руин, из соседних переулков.

И звонко смеющаяся, хохочущая во весь голос под кровавым душем девица со слепыми, затянутыми бельмами глазами на миловидном кукольном личике, в длинном немарком платье горожанки, стоящая посреди этого ада в окружении щупалец…

Госпожа Загряды…

Викториан уже абсолютно точно знал, что не забудет это зрелище до самой смерти.

Сырая глинобитная дорога была едва видна в сереющих сумерках, небо на востоке просветлело, но тяжелая пелена надвигавшихся с юга грозовых туч успешно пожирала первые солнечные лучи, и Викториан ехал почти вслепую, одной рукой придерживая безвольно лежавшую поперек седла Катрину, а другой натягивая поводья, не позволяя перепуганному животному нестись вскачь. Загряда осталась позади, за холмом, и за дудочником никто не гнался, но ему постоянно чудился чужой, хищный взгляд, высверливающий затылок, который пропал лишь после того, как конь взобрался на очередной холм, повыше, и там остановился, дрожа всем телом.

Змеелов спешился и повернулся лицом к затянутому белесой туманной дымкой городу, лежавшему в низине и едва заметному в темноте лишь благодаря кое-где сохранившемуся уличному освещению. Вытянул из-за пазухи инструмент Кукольника и приложил его к губам, играя ту же мелодию, что и в день прибытия в Загряду, ту же музыку, отделяющую людей от нелюди, своих от чужих и отмечающую нечисть крохотным светящимся огоньком, видимым лишь самому Викториану. Негромкая, пронзительная трель разнеслась над притихшей низиной, над рекой, огибающей Загряду по западной стороне, накрыла город невидимой простыней… Одна за другой зажигались мерцающие алые точки… Десятки, сотни… на крышах домов, на улицах и площадях, на городской стене и у самых ворот…

Змеелов вздрогнул, пальцы, удерживавшие тонкую металлическую трубочку, мелко затряслись, едва не сбив ритм мелодии. Потому что яркие алые огоньки, усыпавшие предрассветную Загряду, были всего лишь искрами, поднимавшимися от огромного костра, зеленоватым гнилостным пламенем полыхавшего под городом.

И в этом костре у западной стены металась ослепительно-яркая золотая звездочка.

Зеленые языки пламени то захлестывали ее, то отступали, а алые точки-искры подбирались все ближе, стремясь задавить, погасить непокорную звезду, уничтожить редкое и непокорное змеиное золото, похоронить его под городом, в сияющем болоте, которое было… Чем? Нечистью, подобной которой никто никогда не видел? Порождением давно забытой и похороненной во времени магии? Но как такое можно было пропустить?!

Золотая звезда чудом оказалась у едва заметной границы, пролегавшей вдоль западной стены и кольцом обнимавшей Загряду. Какой-то барьер, который не могло преодолеть зеленое пламя.

Ну же… еще немного! Викториан прикрыл глаза, и мелодия, разносившаяся над рекой, стремительно изменилась. Змеелов больше не был простым, незаметным наблюдателем. Он стал тем, кто приказывает встать на колени силой воли, вкладываемой в тонкую, пронзительную и звенящую, подобно стальной удавке, музыку.

И зеленое пламя дрогнуло, слегка расступилось и вдруг опало неровным кругом, будто бы кто-то огромный, невидимый в темноте одним махом затоптал почти треть пылавших угольев – это и позволило золотой звездочке наконец-то пересечь черту городских стен. Вик успел увидеть, как следом за ней через границу перемахнула крохотная, стремительная, как метеор, золотисто-алая искра, и торопливо отнял дудочку от губ.

Вскочил на коня и, не оглядываясь, погнал его прочь от проклятого города…