негодником и сделала вид, что собирается дать ему оплеуху, но затем стала его умасливать и купила его молчание сливами782.

Со сливами или без них, но сохранить секрет Инноченции было непросто. Мадонна Лукреция из соседнего пансиона, та, которой девушка, возможно, читала «Книгу девственниц», слышала крики. Она спросила об их причине Франческу, добавив, что знает о том, что Веспасиано был там. «Боли!» – сказала служанка. Очевидная и неумелая ложь. Тогда Лукреция подошла к Инноченции: «Смотри, плутовка! Я все скажу мессеру Джованни-Баттисте, твоему отчиму!»783 Однако этого она так и не сделает. После обеда с участием Менико пришел Веспасиано. Инноченция не хотела пускать его, но, Франческа, в очередной раз предав ее, отперла дверь. Теперь она должна любить его больше, чем когда-либо, сказал Веспасиано девушке784. Затем двое юношей стали переговариваться на латыни. Потом Веспасиано сказал Инноченции, что при Менико ей не следует упоминать о случившемся. Девушка огрызнулась, что не нуждается в его сладких речах785. Менико остался, а Веспасиано ушел. Зашла Паула, дочь Франчески. Инноченция слышала, как мать сообщила ей, что Веспасиано и хозяйская дочь недавно переспали. Паула нервно бросила, что, если это выплывет наружу, Франческу посадят в тюрьму, высекут и сожгут, и добавила, чтобы та не ждала от нее никакой помощи786. Насчет первых двух грозящих кар Паула была права, а вот про костер добавила для красного словца – вероятность его была мала.

Несмотря на неосторожное обращение с секретом, о котором поэтому становилось все больше известно, его все еще стоило хранить. Веспасиано стремился держать дело в тайне; если он когда-либо и намеревался разменять похищенное девство Инноченции на приданое побольше, он этого так и не добился. То ли ее обида, то ли его собственная робость перечеркнули его план, если он изначально и был. Спустя несколько недель, ближе к Рождеству, Инноченции пришлось туго сразу по нескольким причинам. Отчим потребовал, чтобы она пошла на исповедь. Заговорщики Веспасиано и Франческа совместными усилиями пытались надиктовать ей, что там говорить. Франческа опасалась признания Инноченции не только о сексе, но и о женском колдовстве787. Нянька заявила Инноченции, что предупредит молодого человека, и так и сделала. Веспасиано же затем дал девушке такие наставления: «Постарайся, если пойдешь на исповедь, не говорить, что я лишил тебя девственности. Вообще не говори исповеднику, если он тебя не спросит. А если спросит, то скажи, но не называй ему моего имени»788.

Исповедалась Инноченция неподалеку от дома в церкви Сант-Агостино. Что она говорила, мы не знаем. А около Рождества она вообще переехала в другой дом. Причину она в суде не объяснила. Похоже, Джованни-Баттиста еще не пронюхал о сексуальных свиданиях под сенью своего дома, поэтому можно подумать, что это Инноченция устроила переезд, чтобы порвать связь с любовником. Судьям она, конечно, заявила, что Веспасиано трогал и целовал ее против ее желания и снова пытался насильно ею овладеть, хотя и без успеха789. Однако и Франческа, и Веспасиано утверждали, что молодые люди проводили и другие ночи вместе. Какова бы ни была причина, с ее отъездом работник архива утратил преимущества оконного лаза. Скорбя по потерянному доступу, он воспользовался услугами двенадцатилетнего Алессандро и передал Инноченции письмо. В нем он извинялся за семидневную отлучку из Рима, просил ее найти предлог, чтобы вернуться в прежний дом, наставлял ее хранить их тайну и призывал сжечь письмо790.

Инноченция поняла, что сама она со всем этим не справится. Ей нужен был совет взрослого человека. Через несколько дней она принесла так и не сожженное письмо к свояку Джованни-Баттисты, который прочел его и стал так настойчиво расспрашивать девушку, что под конец вся история выплыла наружу791. Поскольку сам отчим так ни разу и не давал показания в суде, мы не знаем, сколько времени прошло, пока ему стало известно все то, о чем узнал его свояк. Скорее всего, немного. Новость об утрате девственности совершенно точно не делала путь к браку проще.

Действительно, в какой-то момент между Рождеством и началом марта отношения между женихом и семейством Букки совсем расстроились. Все пошло наперекосяк. Франческа, со всеми ее махинациями, поплатилась за измену, лишившись места: ее изгнали и ей пришлось искать приют у дочери792. Инноченция была так рассержена на любовника, что отослала назло ему обратно очередное письмо (вестником на сей раз послужил свояк Менико)793. Однако обида не помешала ей запомнить часть стихотворения, приложенного к письму794. Четыре строфы, двадцать девять строк. Пускай плоские и банальные, стихи не оставили читательницу равнодушной:

Donna che eccede tutti in questa aetade

Di costumi di gratie et di belezze [sic]

. . . . . . . . . . .

Tal virtu tal valor tal gentilezza

Passi d’ogni splendor d’ogni vaghezza 795.

Жена, превосходящая всех в нынешний век

Обхождением, грацией и красотой.

. . . . . . . . . . .

Такая добродетель, такое мужество, такая нежность

Превосходят всякий блеск, всякое изящество.

Какой бы ни была, при всей сумятице ее чувств, боль Инноченции, девушка могла почувствовать гордость, утешение и даже странное удовлетворение, читая, как Веспасиано, лишенный общения с ней, испытывал обычные муки любовного томления:

De lassa donna hormai le risa el gioco

et da orecchie i miei miseri accenti

se non di Roma mi voglio partire

Non gia per vivere mai ma per morire

Misero qual fu giamai si gran Cordoglio

che rimedio far’ possa al dolor mio?

О госпожа, откажись от смеха и игр

и прислушайся к моим несчастным речам,

если не хочешь, чтобы я покинул Рим

не для того, чтобы жить, но чтобы умереть.

О я, несчастный! Да горевал ли кто-либо так сильно!

Что только в силах утишить мою скорбь?

Несмотря на напыщенный слог, эти вирши служили и практической цели. Муза Веспасиано, при всей лиричности, обладала деловой хваткой и расчетливым умом. Она настоятельно подталкивала девушку к тому, чтобы та исхитрилась вернуться в дом с таким удобным окошком, выходящим к колодцу:

Torna ti prego a quel sacrato loco

che fu principio di