– Кто здесь?

Мгновение назад ей еще было холодно, – теперь же на ее теле выступил пот. Матильда быстро присела и еще сильнее прижалась к стене, чувствуя, как ее лицо и руки, прикасаясь к камням, покрываются царапинами. Шаги приблизились, а вместе с ними и свет, но на нее он не упал, и в конце концов шаги снова удалились.

Матильда тихо вздохнула и посмотрела на распростершийся над миром небесный свод. Он больше не был черным, на нем уже проступала предрассветная серость. Хотя теперь девушке было легче сориентироваться, она вспомнила о том, как безжалостно быстро летит время, – время, которое Арвид проводит в ожидании и тревоге.

При мысли о нем Матильда воспрянула духом. Девушка отошла от стены и продолжила путь. Где-то рядом должны быть купальни, часовня и, наконец, пекарня!

В какой-то момент Матильда все-таки почувствовала запах хлеба. Первая дверь, которую она увидела, оказалась не заперта, но за ней находилась не пекарня с печами и большими кадками, в которых месили тесто, а всего лишь кладовая. Услышав шорох, Матильда вздрогнула, а чуть позже под ее ногами что-то прошмыгнуло: то ли мышь, которая лакомилась здесь зерном, то ли кошка, которая пыталась ее поймать.

Сердце бешено стучало у девушки в груди, но глаза постепенно привыкли к полумраку. В другом конце комнаты находилась вторая дверь, и она тоже была не заперта. За ней Матильда обнаружила не кладовую, не коридор и не стену, а открытое пространство.

Неужели случай подсказал ей дорогу из Лана?

Девушка сдержала ликующий возглас и бросилась бежать – уже не по глине, а по невысокой траве. Вдали она увидела мужчину в темной одежде, такой, как у Арвида. Матильда сдержалась и не выкрикнула его имя, но остановиться не смогла – она бежала, она мчалась, чтобы наконец воссоединиться с ним.

Скоро это случится, скоро они уедут отсюда, скоро они окажутся в безопасности. А после этого «скоро» начнется их совместное будущее.

Темная фигура заметила девушку и двинулась ей навстречу. Ее шаги, по сравнению с быстрыми и пружинящими шагами Матильды, были скорее размеренными. Фигура у незнакомца была крепкой, гораздо более крепкой, чем у Арвида, и, в отличие от Арвида, на поясе у него висел меч.

Поворачивать назад было поздно: к темной фигуре присоединились другие и окружили Матильду со всех сторон. Теперь с губ девушки все же сорвался крик, пусть даже это было не имя Арвида. Чтобы заглушить звук, чья-то рука в тот же миг закрыла Матильде рот, а потом засунула в него кусок плотной ткани. Матильда думала, что сейчас задохнется, но все же она получала достаточно воздуха, чтобы дышать. Она увидела, как незнакомец снимает капюшон.

Это был Аскульф.

Измученная лошадь заржала, изо рта у нее пошла пена, но Арвид не чувствовал жалости к животному. Он то и дело бил его пятками по бокам, чтобы в который раз объехать кругом Лана. Каждый день он выбирал один и тот же путь, надеясь, что Матильда все же объявится, но время шло, усталость возрастала, лошадь все больше упрямилась, а никаких следов ему обнаружить не удалось.

Когда позади раздался стук копыт, мужчина вздрогнул. Это конец? В нем узнали человека, который помог Ричарду бежать? Но, оглянувшись, Арвид увидел, что к нему приближаются не франкские воины, а Осмонд.

– Почему ты все еще здесь? – негодовал он.

Арвид мог спросить у него то же самое. Возвращение Осмонда было невероятно опасным шагом, ведь в Лане его лицо знали слишком хорошо.

– Я не могу уехать без нее, – коротко ответил Арвид.

– Но здесь ты рискуешь жизнью!

– Пусть так.

Осмонд угрюмо покачал головой:

– Ты больше ничего не можешь для нее сделать.

Вслух он этого не сказал, но думал, вероятно, о том же, что так часто проносилось в голове у Арвида, когда ему не удавалось вовремя отогнать от себя тревожные мысли: Матильду поймали при побеге, скорее всего, допрашивали, в худшем случае подвергли пыткам и в конце концов убили. Кто, если не он, мог знать лучше, как мало значит для Людовика человеческая жизнь, тем более жизнь женщины из Нормандии.

– По крайней мере Ричард в безопасности, – пробормотал Осмонд и рассказал Арвиду о событиях последних недель. – Я сам ездил в Париж к Гуго Великому, и он поклялся на Библии, что вступится за права Ричарда. Конечно, доверять Гуго нельзя. Его забота о законном наследнике нашей страны весьма запоздала, и на самом деле он просто хочет насолить Людовику. Как бы там ни было, благодаря покровительству Гуго я смог перевезти Ричарда из Куси в Санлис. – Осмонд замолчал, заметив, что Арвид рассеянно смотрит вдаль. – Тебе нельзя здесь оставаться! – решительно крикнул он.

Арвид вздохнул:

– Я поговорил с одной прачкой из королевского замка. Хотя побег Ричарда обсуждают все, о женщине, которая помогла ему бежать, ей ничего не известно, а имени Матильда она и вовсе никогда не слышала. Если бы Матильда была там, о ней шептались бы на каждом углу!

Осмонд пожал плечами:

– Может быть, она давно вернулась к Спроте.

– Она знала, что я ее жду и беспокоюсь о ней.

– И тем не менее поедем со мной, прошу тебя!

Арвид понимал, что Осмонд прав. Он понимал, что измученная лошадь скоро не сможет его нести и что сам он давно выбился из сил. Но он также понимал и то, что Матильда не могла добраться до Спроты целой и невредимой.

Ей грозила страшная опасность.

Он не убил Матильду, но не спускал с нее глаз. Когда Лан остался далеко позади, он вытащил кляп у нее изо рта, но еще туже связал ей руки и ноги. Сначала воин перебросил ее через спину лошади, и при каждом шаге девушка получала сильный удар в живот. Потом он затолкал ее в маленькую тележку, в которой обычно перевозили оружие. Матильда не могла в ней сидеть. Она лежала на спине и смотрела на кожу, натянутую у нее прямо перед носом. Щели в деревянном дне тележки были законопачены воском и смолой. Девушка то и дело к ним прикасалась: пока ее пальцы полностью не онемели, она оставалась живой. А чем дольше она оставалась живой, тем менее вероятным было то, что Аскульф ее убьет.

Во время привала Матильду вытаскивали из тележки и подводили к костру, где Аскульф развязывал ей руки. Ей давали поесть, и девушка давилась невкусной пищей. Впоследствии у нее каждый раз появлялось ощущение, будто ее желудок набит песком и камнями.

В первые дни Матильда была слишком напугана, чтобы поднимать глаза во время еды, но потом она стала открыто смотреть Аскульфу в лицо, и тот не отводил взгляд. На его лице ясно читалось одно: «Больше ты меня не обманешь. Тебе не удастся снова сбежать от меня».

«Как он стал таким? – невольно спрашивала себя Матильда. – Человеком, у которого есть имя и цель, но который во всем остальном остается таким же гладким, как камешек на дне мутной реки. В нем нет ничего особенного, ничего, что отличало бы его от других камешков, ни следа своеобразности, неповторимости. Тот, кто к нему прикасается, ощущает лишь холод и жесткость. Обращать к камню слова, просьбы, мольбы так же бессмысленно, как целовать и гладить его, ведь на нем не остается отпечатков губ и мягких женских рук».