– Можете увидеться с Ричардом, если так этого хотите. Но имейте в виду: если вы задумали что-то еще, кроме посещения больного, не думайте, что я помилую вас только потому, что вы женщина и священник.

Арвид и Матильда приготовились увидеть Ричарда бледным и исхудавшим, но то, что у него болит живот, стало для них неожиданностью. Когда они вошли в покои, мальчик метался на постели, стонал и закатывал глаза. Ставни были закрыты, в плотном воздухе висел кисловатый запах. Недалеко от кровати стояли две кружки с раствором уксуса, но никто не спешил смачивать им льняные полотенца и делать Ричарду холодные компрессы.

Осмонд де Сентвиль беспомощно застыл у постели мальчика. Он лишь мельком взглянул на Арвида с Матильдой и притворился, будто не знает их, хотя был знаком с ними не первый год. Они тоже не сказали ему ни слова, по крайней мере в присутствии слуги, отвечавшего за убранство и чистоту покоев королевского замка.

Матильду бросило в пот: Ричард не получал должного ухода, зато дров для него не жалели. Рядом с каменным камином и тонким листом железа, защищающим деревянный пол от искр, лежала большая куча поленьев, и Осмонд то и дело подкладывал их в огонь.

Вскоре Матильде захотелось сделать глоток свежего воздуха, но она не подала виду, а быстро подошла к мальчику, положила руку на его вспотевшее лицо и утешительно провела по нему ладонью. Он не оттолкнул ее, но стонать не перестал, и Арвид, который все еще стоял поодаль, начал бормотать молитвы.

Осмонд по-прежнему не обращал внимания на Матильду и Арвида. В ярости он набросился на слугу:

– Почему до сих пор не пришел врач? Лан считается городом ученых, но все лекари, которые до сегодняшнего дня осматривали молодого графа, были шарлатанами!

Слуга помрачнел и заметно разозлился, поскольку в его обязанности не входило следить за лечением мальчика и поскольку ему не нравилось, что Осмонд бранит придворных врачей. Вместо того чтобы ответить на упрек, он просто развернулся и молча вышел из комнаты.

Как только за ним закрылась дверь, все изменилось: Арвид перестал молиться, обеспокоенное лицо Матильды вмиг просияло торжествующей улыбкой, а Осмонд довольно кивнул, радуясь тому, что они сумели совершить задуманное.

– Вас все-таки впустили к Ричарду! – воскликнул он.

– Видимо, в груди Герберги тоже бьется материнское сердце, – сказала Матильда.

– Ничего подобного! – прошипел Осмонд, которому, как всегда, с трудом удавалось держать себя в руках.

Безусловно преданный Вильгельму, он так же относился и к его сыну, а всякого, кто угрожал Ричарду, считал своим смертельным врагом. В мире Осмонда не существовало серого цвета – только черный и белый.

– Если бы мы действительно нуждались в услугах врача, наше положение было бы безнадежным. Я не преувеличивал, когда говорил о шарлатанах. Возможно, здешние врачи что-то и понимают в медицине, но они не сделали ничего, чтобы спасти Ричарда. Наоборот, если бы они не были уверены в том, что он умрет и без их помощи, то вместо лекарства напоили бы его ядом.

Ричард приподнялся на постели. Он уже не стонал и не закатывал глаза. Все это время он только изображал страдания, и делал это, по мнению Матильды, очень правдоподобно. Если бы она не знала, в чем дело, то, увидев его, умерла бы от волнения. Во всяком случае, пот на его лице был настоящим, что было неудивительно при такой жаре.

– Матильда! – радостно воскликнул мальчик.

Его голос был хрипловатым, а не по-детски звонким и тонким, как раньше. Ричард заметно повзрослел. Он выглядел изможденным от длительного пребывания в плену и в последнее время, наверное, почти ничего не ел, стремясь похудеть. У него были впалые щеки, но в карих глазах блестели искорки.

– К счастью, никто не усомнился в том, что Ричард серьезно болен, – радовался Осмонд.

– Видимо, все они так сильно надеются на его кончину, – предположил Арвид, – что с ликованием принимают даже малейшие признаки этого, вместо того чтобы трезво оценить ситуацию.

– Моя мать просила что-нибудь мне передать? – взволнованно сказал Ричард.

Уже много лет он не говорил о Спроте, но сейчас, радуясь успеху их плана, не мог относиться к матери с привычным равнодушием, хоть она и была всего лишь конкубиной его отца.

– В своих мыслях и молитвах она всегда рядом с тобой, – заверила мальчика Матильда.

Девушка не помнила, прикасалась ли вообще когда-то к Ричарду, но сейчас, сидя на его кровати, обняла его совершенно непринужденно и без всякого стеснения. Матильде казалось, что после той ночи с Арвидом она стала другой – более нежной, ласковой, заботливой.

– У нас нет времени на то, чтобы радоваться встрече, – вмешался Осмонд. – Завтра вечером все решится: либо нам удастся сбежать, либо все наши надежды рухнут.

– Король будет во дворце? – спросил Арвид.

Осмонд кивнул:

– Сегодня он уехал на охоту, но скоро вернется, и тогда вместе соберется вся королевская семья: Людовик, Герберга и их трое детей. К счастью, они не станут нам мешать: они боятся подходить к больному, чтобы не отравиться его ядовитым дыханием.

– А двое мужчин в коридоре – кто они?

– Росцелин и Жерар. Воины, охраняющие Ричарда, – ответил Осмонд. – Росцелин – это тот рыжебородый, от чьего смеха сотрясаются стены, а Жерар – невысокий мужчина с соколиным взглядом, от которого ничего не ускользает. Он выглядит не таким сильным, как его товарищ, однако он намного опаснее. До недавнего времени Жерар был всего лишь конюхом, но теперь ему поручили куда более ответственное задание, и он, несомненно, приложит все усилия, чтобы его выполнить. – Осмонд повернулся к Матильде. – Думаешь, тебе удастся отвлечь их внимание?

Не только он смотрел на нее с сомнением, но и Арвид. В его взгляде читалась тревога, и девушка знала, что он хочет сказать: они добились многого, но все еще не достигли цели.

Сжав руку Ричарда, она пообещала:

– Я сделаю все, что в моих силах.

Матильда долго наблюдала за воинами, не решаясь сделать над собой усилие и подойти к ним. До сих пор она думала, что легко выполнит свою задачу, ведь она слишком часто испытывала страх смерти, чтобы теперь бояться незнакомых людей. Но даже если бы девушка не испытывала страха, преодолеть смущение перед мужчинами после стольких лет, проведенных в монастыре, было непросто.

Когда один из них взглянул на Матильду, она быстро опустила глаза. Девушка разозлилась на себя за это, однако в следующее мгновение поняла, что такое поведение очень понравилось обоим воинам.

Раздался смех, но не оскорбительный, а добродушный.

– Эй, девушка! – крикнул один из них. – Ты ведь из Нормандии, правда? Не желаешь ли присоединиться к нам?

Матильда нерешительно подошла и заметила на столе перед мужчинами две кружки, наполненные до краев. По ее телу скользили взгляды: один похотливый, другой оценивающий, и она ощущала их так же отчетливо, как будто это были прикосновения рук.