не совсем принято возвращаться домой в подштанниках! Пусть нарушено равновесие нашего бюджета! пусть! тысяча раз пусть! – но зато какая сложная лакомая и обильная жратва для честолюбия – этого прожорливого Фальстафа, которого мы носим в своей душе!»

Рыцари подворотен не только не тронули заинтересовавшее их пальто, но ещё проводили Мариенгофа до дома и извинились за «недоразумение». Прощаясь, все горячо жали поэту руку, а он приглашал их в кафе «Стойло Пегаса» послушать его новые вещи.

И пришли ведь! Поистине, «силы такой не найти, которая б вытрясла из нас, россиян, губительную склонность к искусствам».

Русский «фашист». В холодный ноябрьский день 1924 года по тротуару медленно шёл молодой мужчина в старом, видавшем виды пальто. Задумавшись, он не замечал, что со всех сторон его окружали крепкие, хорошо одетые парни. Некоторое время они молча шли рядом, не спуская глаз со старшего в ожидании условного сигнала.

Но вот на пути не вовремя задумавшегося мужчины встал очкарик в кожанке.

– Стой! Не двигаться! Ты арестован! – на одном дыхании выпалил он.

Мужчина от неожиданности дёрнулся, словно налетев на препятствие. Перед ним маячило ястребиное лицо чекиста.

– Кто такой? Покажи ордер, – приходя в себя, потребовал арестуемый.

В ответ его грубо схватили, заломили за спину руку. Редкие прохожие бросились прочь от места происшествия. Подкатил автомобиль. Мужчину споро затолкали в него, машина с места рванула вперёд, к центру.

Так на главной улице города был арестован поэт А. Ганин, приятель С. Есенина. 13 ноября, через полторы недели после ареста, на Лубянке было начато дело «Ордена русских фашистов». Такое название чекисты дали группе из четырнадцати человек, которую возглавлял Ганин. Группа состояла из никому неведомых маленьких людей – начинающих поэтов и мелких служащих, объединённых идеей борьбы с коммунистическим режимом. В ней не было ни одного крупного писателя, философа или политического деятеля. Тем не менее вчерашние крестьяне сумели создать великий документ русского народного сопротивления – манифест «Мир и свободный труд – народам», который гласил: «При существующей государственной системе России, Россия – это могущественное государство, обладающее неизбывными естественными богатствами и творческими силами народа, – вот уже несколько лет находится в состоянии смертельной агонии.

Ясный дух русского народа предательски умерщвлен. Святыни его растоптаны, богатства его разграблены. Всякий, кто не потерял еще голову и сохранил человеческую совесть, с ужасом ведет счет великим бедствиям и страданиям народа в целом.

Каждый, кто бы ни был, ясно начинает осознавать, что так больше нельзя. Каждый мельчайший факт повседневной жизни красноречивее всяких воззваний. Всех и каждого он убеждает в том, что если не предпринять какие-то меры, то России как государству грозит окончательная смерть, а русскому народу неслыханная нищета, экономическое рабство и вырождение». По оценке Станислава и Сергея Куняевых, авторов монографии «Сергей Есенин», этот документ «написан с таким выходом в грядущее, что мысли и страсти, изложенные в нём, кажутся выплеснутыми сегодня, в наше смутное время».

Судьба народных протестантов была трагична: семерых расстреляли, семеро пошли на Соловки, вернулись оттуда двое.

Дом № 6. Это огромнейшее здание, протянувшееся между Камергерским и Столешниковым переулками. Кроме монументальности других архитектурных достоинств у него нет; поэтому в путеводителях по городу отмечают обычно не его, а здание Саввинского подворья. Последнее было построено в 1905–1907 годах в неорусском стиле по проекту архитектора И. С. Кузнецова. Через три десятилетия его передвинули с Тверской вглубь квартала.

До Октябрьской революции в здании Саввинского подворья располагалось акционерное общество «Ханжонков и Ко».

Александр Алексеевич Ханжонков был основателем первого российского предприятия по производству фильмов. В 1913 году Ханжонков открыл на Триумфальной площади первый электротеатр; была показана двухчасовая программа снятых фирмой картин.

Но вернёмся к нашему гиганту. В путеводителях отмечается, что в доме 6 жил художник П. В. Васильев. Мы хотим упомянуть более знаковую фигуру… И. В. Сталина. Его недолгое пребывание в доме 6 связано с одним из его обитателей – С. И. Кавтарадзе.

В молодости Сергей Иванович был профессиональным революционером. Тогда-то судьба свела его с И. Джугашвили (Кобой). Иосиф предложил Кавтарадзе тоже взять псевдоним и именоваться Тóго. Сергей Иванович возражал: «Тóго – фамилия японского адмирала, то есть империалиста, и члену революционной партии такое прикрытие не к лицу, надо найти другую кличку».

– Нет, Серёжа, – убеждал его Иосиф, – у тебя глаза раскосые, как у японца. Тóго – это как раз то, что нужно.

Так по воле Сталина Кавтарадзе стал Тóго, по его же воле отсидел в заключении все 30-е годы. Снисхождения и милости у бывшего товарища не просил. Правда, за него много хлопотали супруга, Софья Абрамовна, бывшая княгиня, и дочь Майка. Свои трогательные письма к вождю она неизменно подписывала: «Пионерка Майя Кавтарадзе».

Трудно сказать, что подействовало на «отца народов», но после десятилетней отсидки Сергея Ивановича освободили. В доме 6 по улице Горького он получил две небольшие комнаты и был назначен директором издательства. Вскоре в этом издательстве (по рекомендации сверху) вышла книга Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре» в переводе Шалвы Нуцубидзе.

Жизнь налаживалась. Но недолго музыка играла. Как-то ближе к ночи во двор дома въехала чёрная машина, и в коммуналку Кавтарадзе явился человек с петлицами спецслужбы. Под причитания Софьи Абрамовны Сергея Ивановича увели, ничего не объясняя и не отвечая на его вопросы.

К счастью, мучиться неизвестностью долго не пришлось: машина въехала в Кремль, и буквально через пять минут Кавтарадзе был в кабинете Сталина. Вождь читал какие-то бумаги и вроде бы не заметил явления бывшего друга. Сергей Иванович вытянулся по-военному и кашлянул. Сталин поднял голову.

– Здравствуйте Иосиф Виссарионович, – поспешил поприветствовать вождя Кавтарадзе.

Бывший Коба неторопливо подошёл к Кавтарадзе и, посмотрев на него с печальной укоризной, сказал:

– Серёжа, ты что, с ума сошёл, что ли? Какой я тебе Иосиф Виссарионович? Ну, гамарджоба, Тóго.

На грузинское приветствие гость ответил по-грузински. Тут же был накрыт стол. Появились грузинские вино и водка. Поговорили о жизни и о работе Кавтарадзе. Сталин расспрашивал о делах издательства и одобрил публикацию перевода «Витязя в тигровой шкуре»:

– Молодец Шалва, хорошо перевёл Руставели. Слушай, Серёжа, давай его сейчас сюда вызовем.

Через час обалдевший от неожиданности Шалва Нуцубидзе был в кабинете Сталина. Пили за Грузию, за грузинскую поэзию, за Шота Руставели, за каждого из присутствующих. Шалва захмелел и уснул прямо за столом. Пришлось укладывать его на кожаный диван. За окном занимался рассвет.

– Серёжа, ты не хочешь пригласить меня к себе в дом? – неожиданно спросил Сталин.

Сталина пригласить в коммунальную квартиру! Кавтарадзе был в полной