детище, которое бы в старости их было помогою в работе и доставлял пропитание. И так молятся они год, молятся другой и чрез целые семь лет не вымолят себе ни единого детища. Но к несказанному старика и старухи обрадованию и утешению на осьмом году понесла она и родила вдруг семь сынов, которых всех назвали Симеонами. Лишь только старик с старухою могли им дать некоторое воспитание, то будучи обременены старостию и дряхлостию, вскоре оба умерли, а детей своих оставили сиротами еще в несовершенных летах. Робята начали упражняться в крестьянской работе, в которой столь прилежны были, что нимало не уступали своим соседям.

В некоторое время случилось королю Абидаламу ехать мимо той деревни и, увидав он работающих на поле семь юношей, весьма много тому удивлялся, что такие молодые робята пашут и боронят. Почему, желая узнать, кто они таковы, послал к ним придворного своего лакея спросить, чьи они дети, и где их отцы. Посланный, подошед к Симеонам, спрашивал их, для чего они такие малые робята упражняются в [с]толь тяжелой работе; лучше бы они шли в город и промышляли себе другим способом пропитание. Старший Симеон с учтивостию и почтением отвечал придворному лакею, что они бедные сироты и некому за них работать, потому что лишились уже давно своих родителей. «Как вас зовут?» — спрашивать продолжал придворный. «Всех Симеонами», — отвечали они. Посланный тотчас возвратился к своему королю и донес с почтением ему о всем обстоятельно. Король, выслушав сие, немало сожалел о сем и приказал придворному взять их с собою ко двору.

Король Абидалам по приезде своем во дворец собрал всех своих министров, бояр, князей и думных дьяков и требовал у них совета следующим образом: «Почтенные мои господа министры, бояре, князи и думные дьяки! Вы видите семь сих сирот, которые не имеют у себя ни родителей, ни родственников. Придумайте теперь, пригадайте, что мне должно делать с ними, дабы они, пришед в совершенный возраст, меня благодарили. Требую вашего благоразумного в сем случае совета, как мне с ними поступить». Все с почтением отвечали на сие королю: «Милостивейший государь! Как уже теперь все сии робята находятся на возрасте и имеют некоторое понятие о всем, то не угодно ли будет вам каждого спросить порознь, в какую кто желает науку или художество». Королю Абидаламу весьма понравился сей совет, и он, нимало не медля, говорил ласково большему Симеону: «Слушай, друг мой, объяви мне по самой справедливости, в какую ты желаешь идти науку или какому обучаться художеству; и когда ты мне откроешь свое намерение, то я тому и отдам тебя учиться». Выслушав сие, старший Симеон с почтением и учтивостию говорил королю: «Милостивейшей государь! Я никакой не желаю обучаться науке, ниже художеству; и ежели вы мне прикажете посреди вашего королевского двора построить кузницу, то я сковал бы вам столб до самого неба». Король, видя, что сего не для чего учить какому-либо ремеслу, потому что он и так уже совершенно искусен в кузнечном ремесле. Но, не доверяя несколько сему, чтобы он мог сковать столб до самого неба, приказал посреди своего двора построить кузницу, в которой он начал отправлять свою работу со всякою поспешностию.

По сем король, призвав другого Симеона, спрашивал: «А ты, мой друг, к какой науке или художеству имеешь охоту, признайся мне чистосердечно, и я прикажу тебя тому выучить». — «Ваше величество, — говорил другой Симеон, — я ничему учиться не желаю, а когда большой мой брат скует железный столб до неба, то я по тому столбу взлезу на самый верх и стану с оного смотреть во все государства и буду тебе сказывать, что в котором королевстве делается». Король из ответа сего понял, что и оного учить не для чего, потому что он и без всякой науки уже довольно мудрен и разумен, почему обратил свое внимание на третьего и спрашивал его, чему он желает учиться. «Я не хочу ничему обучаться, — говорил королю третий Симеон, — и когда большой мой брат скует мне топор, то я оным — тяп да тяп — тотчас бы построил корабль». Выслушав сие, король, говорил ему: «О! Мне корабельные мастера надобны, но и тебя уже учить более ничему не надобно».

Потом спрашивал король четвертого: «А ты, Симеон, чему желаешь учиться?» — «Ничему, Ваше Величество, — отвечал Симеон, — ежели мой брат сделает корабль, и когда ему случится быть в море, и нападет на оный неприятель, то я в таком случае, взяв корабль за нос, поведу в подземные королевства, а когда неприятель возвратится, то опять корабль свой выведу на прежнее место». Король, слушая четвертого Симеона, несказано удивлялся его хитростям и сказал ему: «Тебя, друг мой, нечему более учить, ты и без науки весьма хитр». Обратясь король к пятому Симеону, спросил его: «А твое желание к какой науке?» — «Ни к какой, ваше величество, — отвечал сей, — если мой большой брат скует мне ружье, то я тем ружьем, какую бы птицу ни увидел, хотя она будет от меня в весьма дальнем расстоянии, подстрелю». — «Ты исправный будешь стрелец, — говорил сему король, — и тебя учить не для чего». Глядя на шестого Симеона, он спросил: «А ты к какой науке имеешь охоту?» — «Я ни к какой не имею охоты, ваше величество, — с почтением отвечал Симеон. — Когда мой брат подстрелит птицу, то я, не допущая ее до земли, на лету подхвачу ее и принесу вашему величеству».

Напоследок король спрашивал седьмого Симеона: «Ты какою желаешь заниматься наукою?» — «Никакою, Ваше Величество, — отвечал последний Симеон, — я и без всяких наук имею предорогое ремесло». — «Какое? — спрашивал король. — Пожалуй, объяви мне об оном». — «Я столь искусно умею воровать, — продолжал Симеон, — что никому противу меня в сем успеть не удастся». Король весьма осердился, услыша о таком гнусном последнего Симеона ремесле, и потом, обратясь к своим министрам, требовал от них ответа, как должно наказать сего последнего за его худой промысел. «На что его наказывать, — говорили министры, — может быть, он вор с именем и такой, который в ином случае будет весьма нужен для Вашего Величества». — «Какую мне может вор оказать услугу?» — говорил король. «Легко сие статься может, — продолжали министры, — уже десятый тому наступил год, как, Ваше Величество, достаете себе в супруги прекрасную Саргскую