его позвать к себе, и когда Адор-королевич вошел в палаты своего тестя, то весь тот день пили, ели, прохлажалися и всякими веселостями забавлялися. По наступлении же ночи Ивашка приказывал Адору-королевичу, чтобы он и в сию ночь поступил так же, как и в первую. Как только Адор-королевич лег на постелю, то Фива-королевна наложила опять на него свою руку и начала его сильно давить. Адор-королевич, не говоря ни слова, ухватил ее за волосы и начал без милости бить палкою. Ивашка же в сие время стоял за дверьми, как и прежде, дожидаясь прилета змея, который вскоре потом прилетел и хотел сожрать королевича, но Ивашка, выскочив из-за двери с мечом, отрубил змею еще две головы. Змей улетел, а Ивашка пошел к покою.

Лишь только наступил белый день, то королевич, одевшись, пошел к королю поздравить его с добрым утром, и весь тот день проводили в великом веселии. По наступлении ночи Ивашка приказывал Адору-королевичу, чтобы он так же и в сию ночь поступил, как и в прежние. Он исполнил его приказание, а Ивашка и последние две головы отрубил змею и сжег их с туловищем, а пепел развеял по чисту полю.

Адор-королевич, несколько пожив у своего тестя, начал проситься в свое отечество повидаться со своими родителями и показать им свою супругу. Король нимало не удерживал королевича от предпри[н]ятого намерения и дал ему в провожание несколько полков из своего войска. По сем королевич, простясь со своим тестем, поехал со своею супругою в королевство своего родителя. На половине самой дороги Ивашка предложил Адору-королевичу, чтобы он приказал полкам своим остановиться лагерем. Королевич его послушался и приказал войску своему разбить палатки; Ивашка же между тем перед палаткою королевича наклал костер дров и, зажегжи оные, вывел из палатки за руку прекрасную королевну Фиву и, выхватя из подполы меч свой, разрубил ее надвое. Видя сие, королевич пришел в несказанный ужас, а притом проливал слезы и не мог придумать, для чего сие делает его верный слуга. Ивашка же, оборотясь к королевичу, говорил: «Милостивый мой государь Адор-королевич! Не извольте сокрушаться о вашей супруге — она вскоре будет жива». И как королевны Фивы тело развалилось надвое, то из внутренности ее начали выползать всякие гады. Ивашка, их хватая руками же, всех покидал в огонь. После сего говорил королевичу: «Видите ли вы, какая нечистота находилась во внутренности вашей супруги, и если бы я с нею сего не сделал, то бы опять разумножились в ней злые духи». И когда все гады вылезли, то Ивашка, сложив тело королевны Фивы, спрыснул живою водою, от которой она в ту ж минуту встала и начала разговаривать со своим супругом. «Желаю тебе всякого благополучия, Адор-королевич и с супругою, — сказал Ивашка. — Я послужил тебе верой и правдой; теперь прощайте». Сказав сие, вдруг сокрылся от всех.

Адор-королевич после сего приказал собирать палатки, и как все было исполнено, то он держал путь-дорогу к своему государству. Когда достигли того места, где корабельщику приказано было его дожидаться, то он, отпустя войско, данное ему для провожания, назад в королевство, сам со своею прекрасною королевною сел на тот корабль и поехал прямо в королевство своего родителя, в которое приехав, встречен был с пушечною пальбою. И сам король, вышед из палат белокаменных, принимал своего сына и прекрасную его супругу Фиву за белые руки, повел в палаты белокаменные, сажал за столы дубовые, за скатерти браные, потчевал яствами сахарными, и весь тот день пили, ели, прохлажались и с всякими забавами веселились. И так Адор-королевич жил у своего родителя два года, после которого времени, простясь с ним, поехал в королевство своего тестя, от которого принял златой венец и начал править тем королевством, живя с прекрасною своею супругою в великой любви и тесной дружбе.

30. Сказка о Правде и Кривде

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были две между собою великие неприятельницы — Кривда с Правдою, из которых одна своими пронырствами вкрадывалась в любовь к народу, а другая честным образом снискивала себе благосклонность у оного. В одно время две сии соперницы сошлись на дороге, и по взаимном поздравлении Кривда спросила Правду: «Куда ты, сестрица, идешь?» — «Я иду в Каржатское государство», — отвечала Правда ей. «Ах, сколько я рада, — подхватила Кривда, — что нам вместе с тобою идти; и я туда приняла путь-дорогу за некоторым делом, весьма важным». — «Очень хорошо, — сказала Правда, — я весьма довольна буду твоим сотовариществом». И как они шли несколько времени и наступила пора им обедать, то Кривда предложила Правде, чтобы сперва есть в дороге ее хлеб, а как оный съедят, тогда уже примутся и за кривдин. Правда не могла догадаться, что ее Кривда обманывает, и согласилась на ее предложение. И так они несколько дней ели вместе хлеб правдин, который как съели, то Кривда и не стала давать ей своего, отговариваясь что ей самой мало на дорогу. Правда несколько дней не пила, не ела и столько изнурилась от голода, что насилу могла идти. Напоследок, вышед из терпения и сил, с покорностию просила Кривду, чтоб она хотя мало-мальски подкрепила ее силы. «Очень хорошо, сестрица, — говорила Кривда, — я соглашусь тебе дать хлеба и накормлю тебя досыта, только с тем условием: дай я выколю тебе один глаз». Хотя сие и не очень нравилось Правде, однако голод не тетка; и, подумав довольное время, согласилась позволить Кривде выколоть у себя один глаз. Как скоро сие Кривда исполнила, то накормила Правду досыта, и она дня три еще могла без нужды пробыть в пути, после которого времени опять пришла в чрезмерную слабость и изнурение, почему начала просить Кривду, чтобы, сжалясь над нею, накормила ее. Кривда отговаривалась, что сама имеет великую нужду в хлебе, наконец согласилась ее накормить с таковым же условием, чтобы позволила себе выколоть и другой глаз. «Как же мне быть слепою, — говорила Правда, — я и пуще могу с голоду умереть». — «Ах матка-сестрица, — сказала Кривда, — я тебя не оставлю, но доведу до того королевства, куда мы идем». — «Хорошо, — сказала Правда, — на, коли мне и другой глаз, когда тебе угодно, только не обмани меня и не умори с голоду». Кривда с клятвою обещалась ее не оставить. Потом выколола ей другой глаз и дала довольный укруг хлеба и, отдохнув несколько, взяла