Джон С. Ривз из дома № 37, Джордж-Ярд, портовый рабочий, показал, что во вторник утром он вышел из дома около пяти часов утра, намереваясь искать работу, и, спустившись на первый этаж, обнаружил покойную, лежавшую на спине в луже крови. Одежда ее была в беспорядке, будто она с кем-то боролась. Следов на лестничной площадке или ступенях свидетель не видел, как и ножа или другого орудия преступления. Поскольку Ривз был испуган, он не слишком внимательно разглядывал покойную, но немедленно обратился в полицию. С покойной он знаком не был, ее описание приводится ниже.

Возраст около 37 лет, рост 5 футов 3 дюйма, лицо смуглое, волосы темные. Одета в зеленую юбку, коричневую нижнюю юбку, длинный коричневый жакет, коричневые чулки, башмаки с боковой шнуровкой, черный капор. Все старое.

Полицейский констебль Томас Барретт из отделения 226 «Н» сообщил, что вышеназванный свидетель привлек его внимание к трупу покойной, когда он совершал свой обход. Констебль Баррет послал за доктором, который констатировал смерть.

Доктор Т. Р. Киллин, проживающий в доме № 68 по Брик-лейн, сообщил, что, когда его вызвали на освидетельствование, по прибытии на место он обнаружил женщину. Она уже была мертва около трех часов. На теле насчитывалось 39 ран, смерть наступила примерно три часа назад. На вид умершей приблизительно тридцать шесть лет, она хорошо упитана. В ходе проведения осмотра трупа было установлено следующее. Левое легкое пробито в пяти местах, правое в двух местах. Сердце, с признаками ожирения, пробито в одном месте, но именно эта рана могла послужить причиной смерти.[184]Печень, здоровая, была пробита в пяти местах, селезенка — в двух местах, желудок, совершенно здоровый, — в шести местах. Раны, во всяком случае большая их часть, были нанесены ножом или кинжалом, тем же, которым пробита грудная клетка. По мнению доктора, все раны были нанесены еще при жизни.

Коронер заявил, что он надеялся на опознание тела, но к настоящему моменту три женщины назвали покойную тремя разными именами, в связи с чем он предлагает оставить пока этот вопрос открытым. Дело будет вести детектив инспектор Рид, который приложит все усилия, чтобы найти исполнителя этого жестокого убийства, одного из самых страшных, какие только можно себе представить.

Коронер отметил, что убийца, должно быть, совершенно озверел, если нанес беззащитной женщине такое количество страшных ран.

После этого коронер обратился к жюри, которое постановило: считать случившееся умышленным убийством и выдвинуть соответствующее обвинение в отношении неустановленных лиц или неустановленного лица.

10 августа 1888 года

Орган не изъят, но не попыткой ли его удаления объясняется такое количество резаных ран на теле?

Б. С.

14 августа 1888 года

Дражайший Кейн! Надеюсь, ты пребываешь в полной безопасности в стенах своего замка, а твое возвращение на остров прошло быстро и без затруднений. Ты поступаешь правильно, друг мой. И пока ты находишься в безопасности, рядом с женой и ребенком, знай, я буду извещать тебя обо всех событиях здесь, впрочем, пока ничего не происходит.

Мне кажется, это было обычное уголовное дело, как и предполагала Сперанца. При всех ужасающих подробностях, сердце не было забрано. Никаких подарков сюда, в дом № 17, также не доставляли. Итак, я снова наблюдаю и выжидаю. Кейн, я понимаю не только как друг, но и просто как человек, что ты не способен был продолжать это еще хотя бы миг. Я все понимаю. Твой отъезд был к лучшему, как для тебя, так и для твоей семьи. Мне и самому предстоит вырабатывать новый план, поскольку Флоренс с Ноэлем должны вскоре вернуться из Дублина. Скоро прибывает и Генри, который, скажу я тебе, тоже будет своего рода дьяволом. Он пишет о планах поездки в Эдинбург в связи с постановкой «Макбета». Почему бы тебе не присоединиться к нам в «Старом дымокуре»?. Генри бы это порадовало, а о моих чувствах и говорить нечего.

Наилучшие пожелания от леди Уайльд, солидарной со мной в желании увидеть тебя в Лондоне, когда того потребует дружба, но не раньше.

Твой Стокер

P. S. Напоминаю тебе снова, Кейн, с Ф. и Н. не обсуждай мое маловероятное, весьма маловероятное внезапное заболевание.

Пятница, 17 августа

Терпеть не могу лгать Кейну, но надеюсь, что если он и узнает о моей недостаточной откровенности, то простит меня.

Напиши я о том, что в последние дни я слышу, как меня зовут по имени, Кейн или стал бы бранить себя за решение не возвращаться в Лондон, или, хуже того, вернулся бы, вынудив меня справляться не только со своими, но и с его разболтанными нервами.

Нет. Он не должен знать. И Сперанца не должна знать все, по крайней мере то, что я вернулся на улицы Уайтчепела. Это причинило бы ей слишком большое беспокойство, даже при том, что она презирает бессильную тактику бездействия, наблюдения и выжидания. Чего ждать? Нового убийства? Новой попытки заполучить сердце, которое он считает никчемным?

Мы оба, Сперанца и я, боимся, что одержимость Тамблти полная, хотя именно мы с Кейном дали ему достаточное основание искать нашей помощи в борьбе против Сета. Если только, конечно, такая внутренняя борьба действительно в нем происходит. Другим свидетельством в пользу полноты одержимости является выбор в качестве жертвы именно женщины. Это указывает на причастность Тамблти, ибо, как утверждает Сперанца после тщательного ознакомления с книгами Баджа и прочей литературой такого рода, какую только она смогла раздобыть, нигде не говорится о том, что взвешивать на весах Маат следует именно женское сердце. По утверждению Кейна, это и выдает Тамблти, законченного женоненавистника.

Итак, если первая женщина — его жертва, а у меня нет сомнений, что весь этот кровавый кошмар — грубая и неуклюжая попытка вырвать сердце — объясняется тем, что одним телом управляют две сущности… тогда, боюсь, последуют новые убийства. И избираться они будут среди самых никчемных обитательниц Уайтчепела. Стало быть, находясь именно среди них, мне следует наблюдать и выжидать.

Да, призыв «Сто-кер, Сто-кер» звучит, когда я скитаюсь по этим улицам, но, к счастью, не происходит сенсорной путаницы, как раньше. Благодаря этому зову я знаю, что он обитает в Уайтчепеле, охотится в Уайтчепеле. Но вот что интересно: если он — а это он показал достаточно ясно — не стремится ни свести меня с ума, ни вырвать мое сердце, тогда чего ради он упорно втягивает меня в свою безумную игру? Что ему от меня надо?

А что нужно мне? Зачем отправляюсь я по ночам, едва зайдет летнее солнце, блуждать по трущобам? Не в моих силах предостеречь женщин, стоящих на улицах поодиночке или группами по две-три (леди, ради безопасности держитесь вместе!) или беззаботно сидящих на ступеньках крыльца, болтая о том о сем, когда соседние переулки погружаются во мрак Эреба.[185]