те же самые вопросы. Я отвечаю равнодушно. Ведь мои ответы ни на что не влияют. И тут следователь неожиданно спрашивает: - вы знакомы с гражданкой, - и называет имя и фамилию Полины.

Я вскидываю на него удивленный взгляд. И отвечаю не сразу. Что это все может означать? Я боюсь навредить девчонке.

- Что с ней? – спрашиваю вместо ответа. – Что с ней?! С ней что-то случилось? Почему вы о ней спрашиваете?

Сжимаю кулаки и этот жест не остается незамеченным следователем.

- Так вы знаете ее или нет? – спрашивает снова.

- Нет,- вру и отворачиваюсь.

- Напрасно вы врете. Вы ведь сейчас и ее подставляете, - качает головой следователь.

Я хмурюсь и опять смотрю на него.

- Эта женщина дала показания, в которых сказала, что была с вами в ночь убийства.

Женщина… Как необычно слышать такое про Полину. Какая же она женщина? Девочка она.

- Где она? – задаю я вопрос. – С ней все в порядке? Она в безопасности?

- Не волнуйтесь. С ней все в порядке. Так как же? Врет она? Стоит нам привлечь ее к ответственности?

Я громко вздыхаю и отвечаю не сразу. Мне все еще нелегко дается это решение.

- Не врет. Полина правду говорит.

- Тогда что же вы молчали? Почему? – спрашивает следователь.

Я ничего не отвечаю. Он все равно не поймет. Но он и не ждет ответа.

- Ладно, сами будете разбираться с ней. Меня это мало касается. Главное, что есть показания. И на записи с камер видно, что вы уходите, а потерпевший еще жив. Больше камеры вас не зафиксировали в клубе.

- Так ведь я с самого начала это говорил! – поддаюсь вперед. Эта информация придает мне силы. Значит, все-таки, нашли записи! Нашли! – Я ведь вашему коллеге говорил, что записи надо посмотреть. Я не убивал Алика. Поговорил с ним, но не убивал.

- Спокойно, - отвечает следователь. – Это мы выяснили. Теперь поговорим о важном. О том, зачем я здесь.

Я откидываюсь на спинку стула и настороженно смотрю на него. Не зря, все-таки, сменился следователь. Не зря. Я чувствую опасность.

- Нам потребуется ваша помощь, - говорит он и это дает еще больше повода мне усомниться в его хороших намерениях. Обычно сделки со следствием – это сдача кого-то. И я оказываюсь прав. – Речь пойдет о вашем дяде, - следователь поднимает на меня взгляд и долго смотрит.

Я хмурюсь и трясу головой. Ничего не понимаю. При чем тут дядя?

- Мы давно ведем работу по раскрытию сети наркотрафика. Не штучного, а значительного. Поставки от него расходятся не только по всей Москве, но и по городам России, - каждое его слово как в тумане. Он говорит четко и внятно, но у меня слова некоторые доносятся лишь отдельными звуками. К чему он ведет? – У нас есть основания предполагать, что ваш дядя является тем, кто принимает поставляемый товар.

После этой фразы я громко выдыхаю. Что?! Что он несет?! Как дядя может быть с этим связан?!

- Вы не верите мне. Ведь так? – следователь, похоже, без труда читает удивление на моем лице. – Я так и предполагал.

Встает и подходит к шкафу. Достает оттуда какую-то толстую папку и протягивает мне.

- Ознакомьтесь.

Я не беру ее в руки и тогда он просто кладет папку передо мной на стол и продолжает:

- Этим трафиком мы заинтересовались четыре года назад. Никак не могли найти канал. Все традиционные способы попадания дури были проверены, но все было пусто. Дилеры нашли какой-то путь, который мы еще не знали. Но мы не переставали искать. И это принесло плоды. В результате оперативных мероприятий мы выяснили, что наркотики поступают сюда в машинах.

Я чуть не подпрыгиваю на стуле. В смысле?! О чем он?!

- Да, Тагир, в автомобилях, которые приходили в ваш салон. Машины, обычно две-три из всей партии, были напичканы дурью. В салоне их уже потрошили и не продавали, а списывали как получившие ущерб при транспортировке. И отправляли на утилизацию. Было такое?

Я хмурюсь и отворачиваюсь. Смотрю в пол.

Да.

Импортными поставками заведовал дядя. Он умел договориться и решить дела с таможней. А еще следователь прав. В каждой партии оказывалась парочка машин, у которых были повреждения. Продавать такие машины по договору с заводом мы не имели право. Поэтому их списывали как естественную убыль и утилизировали. И этим тоже заведовал дядя.

Да ну нет… я не верю.

- Но почему вы уверены, что Мурад был в этом замешан? – спрашиваю я, опять переводя взгляд на следователя.

- У нас есть основания так думать. Но, конечно, мы хотели бы пообщаться с ним лично. Но… не получается. Дядя ваш неуловим,- усмехается. – Найти его не можем. Ни один телефон не отвечает. Вы давно его видели?

- Не помню, когда, - отвечаю честно. Дядя и правда пропал. А что если с ним что случилось?

- Ясно. Нам нужна ваша помощь, - говорит следователь. – Нам нужен ваш дядя. Это его единственная возможность сказать, что он ни при чем. И, - делает паузу, - в таком случае рассказать, кто может этим заниматься. Пока все ниточки ведут к нему. Все.

Он пристально смотрит на меня. Но я все равно отказываюсь верить. Не мог дядя этим заниматься. Не мог так со мной поступить…

- Ладно, - произносит следователь. – Вы теперь в курсе ситуации и мы рассчитываем на вашу помощь. Вы тоже в этом заинтересованы. Машины шли через ваш салон. Чтобы не потерять все, вы должны помочь нам найти организатора.

Ничего не отвечаю.

- Подпишите, - он протягивает мне какую-то бумагу.

- Что это? – спрашиваю с подозрением. Я ничего не собираюсь подписывать.

- Это подписка о невыезде, - усмехается он. – Вы переведены в ранг свидетеля. И содержание под стражей заменили на подписку о невыезде.

Чувствую, что у меня руки начинают дрожать. Сжимаю их, чтобы не выдать волнения.

- Это что? Это значит, что я свободен? – откашливаюсь и уточняю на всякий случай.

- Да. Подпишите.

Я беру руку и быстро черкаю свою подпись. Кладу ручку на стол и зажмуриваюсь.

Мне до сих пор не верится.

- Можете идти, - говорит следователь и я встаю. – И не забудьте про наш разговор. Мы ждем от