Исходившая от десятка дроу мощь потрясала. Клан насчитывал девяносто шесть членов, не учитывая детей, — каждый являлся сильным магом, но старейшины словно вышли за предназначенные живой материи пределы. Обычно они скрывали свои силы, прятались за масками обычных, только долго живших, эльфов. Сегодня щитов не было. Может, расслабиться решили?

Фривольная мысль сбила торжественный настрой, Торат невольно улыбнулся. Сидевшая рядом жена немедленно сделала страшные глаза, не решаясь на более открытое проявление чувств, и почти сразу продолжила объяснять Аласдику:

— Нет, лорд Рудаэр не преступник. До тех пор, пока его вина не будет доказана, его нельзя так называть.

— Стражники говорили, что если дело дошло до открытого суда, то сомнений у старейшин не осталось, — поделился подслушанным маленький маг.

Стыда за «недостойное представителя древнего и благородного рода поведение» он не испытывал, ибо добывать полезную информацию его в равной степени учили и отец, и мать.

— Возможно.

Аластесс настороженно переглянулась с мужем. Она так и не смогла найти ответ на простой, первым возникший в голове вопрос, отчего теперь мучилась. Действительно, зачем устраивать суд? Репутация рода от публичного процесса сильно пострадает. Выносить свои внутренние дела на всеобщее рассмотрение не принято — обычно решение принималось внутри узкого круга посвященных. Провинившегося наказывали ссылкой в деревню или лишали части доходов, иногда он погибал в результате «несчастного случая» — в зависимости от тяжести проступка. Аристократы почти не практиковали изгнания из рода, опасаясь утечки родовых секретов и тайн. Почему сейчас Аластор изменил привычной практике?

— Правильнее сказать, — мысленно уточнил следивший за рассуждения жены Торат, — для чего он действует так, а не иначе?

Диспуту о том, насколько сильно формулировка вопроса меняет ответ, помешало появление Аластора. Он вышел откуда-то сбоку, хотя властители светлых в схожих случаях возникали из воздуха прямо в кресле. Дроу предпочитали экономить усилия. Сегодня глава клана облачился в одежды верховного судьи, как полагалось согласно традиции. В руках он держал «щит правосудия» — древний символ, подчеркивавший обязанности судьи как защитника слабых и невинных. Аласэ с юмором рассказывал в свое время, что создатель могущественного артефакта отличался большой предусмотрительностью и изрядным жизненным опытом. Щит составлял единое целое с ритуальным одеянием и служил мощной преградой на пути любого прямого воздействия. Случались в истории инциденты, когда проигравшие спор маги пытались выместить гнев на судье, случались.

После обязательных торжественно-напыщенных фраз вперед выступил Аласгортиа:

— Мой повелитель! Поскольку убитый принес мне старшую клятву верности, говорить за него — мое право и долг!

— Я признаю твое право. Говори, уста ушедшего Аласдиира.

— Я обвиняю лорда Рудаэра Салларана Партэ Сэ Ванна, главу рода Вереска, в своей смерти. Он убил меня, желая скрыть преступления, совершенные в прошлом.

Хотя королева объявила амнистию, указ касался только нарушений против королевской власти. На отношения высоких родов со своими вассалами Ирриана могла влиять только косвенно.

— У тебя есть доказательства, подтверждающие обвинение?

— Вот они, повелитель.

Обвинитель выложил на кафедру толстый свиток. При взгляде на туго скрученный лист бумаги в памяти смотрящего отпечатывались образы, подробно рассказывающие о процессе следствия и обнаруженных уликах. Однако логическими выкладками и результатами работы магов Аласгортиа не ограничился.

— Осознавая недостаток прямых улик, я прошу разрешения допросить лорда Рудаэра и свидетелей с помощью Зерцала Великого Прозрения.

По залу поползли шепотки. Среди Волков было куда меньше сильных некромантов по сравнению, скажем, с Глядящими из Глубины или Постигающими Истину. Кроме того, души аристократов-высокородных, даже умерших в детском возрасте и не успевших освоить магию в должной мере, хорошо сопротивлялись заклинаниям призыва, не желая расставаться с посмертным покоем. Оттого единственным способом проверить правдивость слов дроу являлось полное чтение памяти подозреваемого — процедура сложная, малоприятная и оставляющая на ауре очевидные следы. Среди светлых она практиковалась крайне редко, ибо обитатели Благих Земель полагали ложь при любых обстоятельствах поступком позорным. Как следствие, среди них считалось, что если эльфу пришлось доказывать свою правоту столь радикальным способом, иначе говоря, если ему не верят на слово, то личность он недостойная и уважения не заслуживает. Поэтому многие предпочитали смерть возможности отстоять свою правоту, открыв на всеобщее обозрение разум. Жители Темного Леса подходили к вопросам чести менее щепетильно, но и среди них постижение памяти практиковалось редко.

— Я могу понять необходимость допроса Рудаэра… — Титул лорда перед именем старого соратника Аластор опустил, чем вызвал новый вал шушукания. — Но зачем допрашивать свидетелей?

— Повелитель. Обстоятельства дела необычны, и я не могу утверждать, что лорд Рудаэр действовал по своей воле. Только Зерцало позволит однозначно ответить, не использовались ли при убийстве заклинания из сферы контроля разума высшего уровня.

— Лорд Рудаэр, глава старшего рода Вереска, — официальным тоном обратился Аластор к вассалу, стоявшему на специально огороженном пятачке. — Признаешь ли ты выдвинутое против тебя обвинение?

— Нет, повелитель. Я не виновен в убийстве лорда Аласдиира.

— Ты осознаешь, что в таком случае будешь подвергнут испытанию постижением? Подумай, прежде чем ответить.

— Я не виновен в убийстве лорда Аласдиира, повелитель.

— И в третий раз спрашиваю тебя, Рудаэр Салларан Партэ Сэ Ваниа из рода Вереска. Ты убил члена рода, в верности коему клялся?

— Нет, повелитель. Я не нарушал клятвы верности высокому роду Лунного Волка, Чья Песня Зовет Ночью, и не убивал его членов в течение последних двух тысяч лет.

Торат почувствовал непреодолимое желание присвистнуть. Удержало его от грубого проявления чувств ощущение ужаса, накатившее со стороны жены, да невольный вскрик задетого эмоцией матери Аласдика. Уточнение насчет двух тысяч лет… очень нехорошо прозвучало. Для Рудаэра.

А что он делал до того?

— Уста ушедшего Аласдиира, я частично принимаю твою просьбу. Однако, поскольку обвиняемый занимал прежде высокую должность и причастен ко многим секретам, и из желания завершить разбирательство как можно скорее, я приказываю сосредоточиться на его недавних воспоминаниях. Остальные его прегрешения, если возникнет такая нужда, мы рассмотрим позднее. Что касается допроса свидетелей… Пока что я не вижу в нем нужды. Пусть старейшины рода принесут Зерцало Великого Прозрения!

Многоопытные старейшины заранее подготовились и к такому развитию событий. Неясно, уведомил ли Аласгортиа их до начала суда о своем требовании или долгий срок жизни научил предугадывать возможное развитие событий — скорее, второе, — однако артефакт мигом выкатили откуда-то из-за кресел и поставили перед обвиняемым. Рудаэр после некоторого, очевидного всем, колебания расправил согнувшиеся было плечи и сам посмотрел в зеркало. Практически сразу взгляд его остекленел, аура потускнела и словно задрожала, пошла какими-то болезненными волнами.

Те картины, что возникали в глубине артефакта, имели мало общего с обычным изображением мира. Требовалась своеобразная настройка и близкое знакомство с магией