Считаные дни назад это было. А не верится.

Вожак белых обезьян ещё раз коротко взвизгнул.

И мутанты атаковали.

* * *

На сей раз они навалились всем скопом. Сообразили-таки, сволочи.

Но вот беда, им пришлось разделиться, чтобы действовать на два фронта. И если Сайгон ничего не мог им противопоставить, кроме своих кулаков, то Светка и её команда ударили по тварям из автоматов. Даже Гильза предпочла АК неизменному ридикюлю.

Бой длился секунд двадцать, не больше. Только слегли под очередями первые мутанты, у остальных сразу пропал интерес к людям, и сколько вожак ни визжал, ему больше не удалось сплотить их ряды. Светлана оборвала его трели пулей в голову.

— Свет… Свет, это ты? Это правда ты?

По щекам потекло горячее. Кровь? Сайгон утерся грязной ладонью, посмотрел на нее тупо. Нет, не кровь. Слезы.

Сколько раз он за последние дни бредил Светкой… Видел ее — и соблазняющую, и гибнущую, и зовущую… И всегда это оказывалось мороком, кошмаром, обманом. Как поверить, что именно сейчас она — настоящая? Вдруг он сейчас лежит под обломками породы, прижатый тысячей тонн камней, и до смерти осталось несколько секунд, а раздавленный мозг милостиво напоследок показывает ему фальшивую картину спасения?..

— Это правда я. — Она улыбается.

— Но как вы прошли через Арсенальную? — строго спрашивает у нее Сайгон.

Нет, не может она быть настоящей. Арсенальную Че и Фидель штурмовали с пулеметами и отступили. Чудовища, которые обитают на ней, не пропустили бы через проклятую станцию выводок баб…

— Там нет чудовищ. Это просто свет… Лампы мерцают так, что почти у всех случаются приступы. Все по науке, — произносит она.

Тогда Сайгон, все еще не веря, медленно подходит к Свете, протягивает к ней руки и осторожно притрагивается к ее щеке. И по ее щеке тоже сбегает быстрая капля.

— Ты живая… — удивленно говорит Сайгон.

— Ты тоже. — Она смеется и плачет одновременно. Сайгон запускает пальцы ей в волосы, гладит затылок, подносит ее губы к своим и впивается в них. Долго не может оторваться…

— Ты — живая! — говорит он наконец уверенно.

* * *

Сайгон взглянул на Лектора, который делал вид, что занят обнаруженной на шароварах дыркой. Гильза изучала свой маникюр. Зато амазонки, с которыми святошинец не был знаком, пялились на семейную парочку с нескрываемым любопытством.

— Как вы узнали об Арсенальной? — Сайгон никак не мог успокоиться.

— Рассказал один умный человек, перевозчик-плотогон с затопленного участка между Нивками и Берестейской. Интересно было с ним поболтать. Особенно после того, как он едва не утопил меня и девчонок.

Мускулистые амазонки заулыбались. Видно было, что они только искали повода, чтобы поговорить с мужчинами о половом равенстве с позиции силы.

— Он обмолвился, что перевозил странную троицу, — сказала одна из них. — Ну а дальше мы живо его разговорили. С перепугу рассказал всё, что знал о жизни в метро. В том числе и об Арсенальной. Было очень познавательно. Но жизнь ему это не спасло.

Что ж, так Харону и надо. Надо было сделать выводы и завязывать с ремеслом.

— А кто вы, прекрасные дамы? — кивнул он амазонкам.

Те сразу приняли гордый и независимый вид.

— Это Маша и Даша, мои тело… хранители. Да, девочки? — Светка озорно подмигнула амазонкам.

Те покраснели и отвели глаза. Складывалось впечатление, что хранение тела осуществлялось не только днем, но и ночью. Ну ничего, об этом Сайгон ее еще попозже расспросит.

— Оказалось, что на Нивках тебя хорошо помнят. Наина — та женщина, что купила у нас франшизу, — очень расстроилась, когда узнала, что тебе пришлось провести какое-то время в тюрьме. А когда я пришла на станцию, она хорошо приняла меня и попросила Дашу и Машу отправиться со мной. Девушки любезно согласились и, надеюсь, не пожалели об этом.

Амазонки покраснели ещё сильней.

Дальше Светка поведала, как они прошли через всё метро. Политех и Вокзальную проскочили транзитом, благо у этих станций договорённость с Нивками, а Сайгоновой жене не составило труда прикинуться правоверной феминисткой. На Университете Светлана заглянула к управляющему филиалом. У него-то она и встретила Гильзу с Лектором. Слегка оклемавшись, парочка собиралась вслед за спасателями. Управляющий — учёный, объяснил Светлане, как защититься от ламп Арсенальной, и даже подарил ей несколько пар солнцезащитных очков.

— Божился, что отдаст долг и восстановит ферму. Кстати, именно из-за мерцания ламп эти человекоподобные мутанты, — Светка кивнула на трупы белых обезьян, — отсечены от прочего метро. Но однажды лампы погаснут…

На Крещатике выяснила, что совсем недавно тут прошли люди, которые скупили чуть ли не весь станционный арсенал патронов. Вели группу, мол, два маньяка, которые в своё время сманили в поход на Арсенальную троих юнцов, и все трое сгинули навсегда. К сожалению, узнали подонков не сразу и задержать не смогли.

— Погоди, Свет…

— Что?

— Тише…

Показалось? Наверное, показалось.

Нет же, вот опять! Словно бы чей-то стон… Откуда это?

Медленно Сайгон подошёл к искорёженному листу металла, части внутренней обшивки «Маруси», — наклонился, отодвинул лист.

Под ним лежал Фидель. Живой!

Недолго ему оставалось. Нет руки, нет ноги, из живота кусок вырван, кишки наружу…

А он улыбается.

— Здорово, малыш!

— И тебе не хворать. — Сайгон навис над умирающим. Как он вообще говорит? Любой другой давно бы уже на земле предков с Джа разговаривал, а этот уцепился за наш грешный мир когтями и зубами и все не подохнет никак… Ему, наверное, было сейчас чудовищно больно. Но он улыбался.

На миг Сайгон забыл, что Фидель хотел его убить, что собирался затопить все метро… В нем вдруг проснулось снова уважение к этому железному человеку, к этому обаятельному негодяю. Почти что нежность…

Сайгон вытащил из кармана Фиделя губную гармошку.

— Эта подпись Боба Дилана дорого стоит, да, команданте? Я выполнил свою часть договора, теперь твоя очередь.

— О чём ты, малыш?

Сайгон стиснул зубы так сильно, что кусочек откололся. Даже перед смертью Фидель издевается над ним.

— Где ты взял эту губную гармошку?!

Сзади подошла Светка, положила руку мужу на плечо. Он отстранился: не до нежностей сейчас было.

— Где?! Где взял?! Говори!!!

Фидель беззвучно рассмеялся, на губах пузырилась кровь:

— Как где? Я же твой папашка. Забыл, как на Берестейской передо мной рыдал?