— Ну и не надо, не говори, — сказал Марвин и снова хлебнул из фляжки. Разогретая сталь обжигала губы. — И так ясно, что прирежешь там кого-нибудь. Иначе бы гайнели не боялась.

— Кто сказал, что я её боюсь? — выпятила грудь Рысь. От вина она, похоже, становилась ещё нахальнее.

— А как это ещё назвать? Один на один встретиться не захотела, за мной увязалась…

— Ты и сам-то не особо протестовал, когда я её от тебя прогнала! — парировала она и махнула рукой с зажатой в ней флягой. Внутри предостерегающе булькнуло.

— Расплескаешь! — завопил Марвин возмущённо. Рысь ойкнула, перехватила нетвёрдую руку другой, хихикнула.

— Я хотела сказать, что это глупый спор. Не то чтобы я боялась гайнели… Ну, то есть нет смысла её бояться, если у тебя совесть чиста. Только вот неприятно думать, что она у тебя нечиста, верно? Ох, ну и чушь несу по пьяни! — хохотнула она, но на сей раз Марвин её не поддержал.

— Почему чушь? Ты права.

— Да ладно! Если только и думать, что о чистой совести, то проще за вышиванием всю жизнь просидеть, так оно надёжнее.

— Чего ж не просидела?

— Не по мне это, — ответила Рысь и надолго приложилась к фляге. Марвин смотрел на неё и думал: в самом деле, не по ней.

— А сейчас иначе нельзя, — оторвавшись и утерев губы, продолжала она. — Много ли народу теперь по совести живёт? Вот потому-то древние духи и ушли отсюда.

— Ты же говорила, это «свора Патрица» их выжила, — насмешливо напомнил Марвин. Она и правда что-то такое говорила, пока они ехали лесом. Марвин наорал на неё, обозвав богохульницей. Но это было до того, как они надрались вдвоём. Теперь он был настроен куда терпимее.

— Ну, не то чтобы выжила, — сердито отозвалась Рысь. — Хотя… да, выжила, только древние духи ни за что бы этого не позволили, если бы им было ради кого оставаться. Если бы люди, как прежде, думали о чести и совести. Если бы по правде жили. А так — получалось, что прежние боги им уже и не нужны. Вот они и ушли.

— Не понимаю, — признался Марвин. — Да при чём тут люди вообще? Боги… то есть Бог, — поправился он и поспешно осенил себя святым знамением, — сам по себе, не он для людей, а люди — для него.

— Так люди для него или сам по себе? — язвительно уточнила Рысь. Марвин удивлённо посмотрел на неё, не видя противоречий. Рысь раздражённо махнула рукой — всё той же, с открытой флягой; Марвин теперь не стал её попрекать. — Вот я о том и говорю. Нынче люди знают только долг и принуждение. Ну и корысть. А по сердцу жить перестали. Ваш Бог хочет поклонения, а взамен что даёт? Да ничего, разве что деньги этим патрицианцам вашим, и те жмёт из бедноты, что в страхе перед его карой живёт. Что, разве нет?

Марвин был так возмущён, что даже не нашёл слов возразить, хотя чувствовал, что, будь чуточку потрезвее, нашёл бы сотню контраргументов. Впрочем, надо признать, богословие никогда не было его коньком.

— Хочешь сказать, у вас всё наоборот? — агрессивно спросил он наконец, чтобы хоть что-то сказать. Рысь мотнула головой, то ли протестуя, то ли стряхивая длинную чёлку с глаз.

— Да нет же! Вашего Единого привёл сюда Патриц, а наши боги всегда жили на этой земле. Ещё до людей. А когда появились люди…

— Что значит — появились? Разве вы не считаете, что ваши боги их создали?

— Нет, конечно. А зачем им это?

— Ну… я не знаю… чтобы вы им служили!

— Я говорила! — торжествующе закричала Рысь и врезала кулаком по своему бедру. — Видишь?! Ты рассуждаешь, как раб. «Чтобы служили»! Да зачем им слуги, если они боги — у них и так есть всё, что им нужно.

— Так ведь… — Марвин отчаянно пожалел, что во время учёбы уделял мало внимания философским наукам, но что поделать — будущему рыцарю это как бы и не очень положено. — Погоди, а зачем тогда они вам помогают? Ну, ты говоришь, что вот эта гайнель, к примеру, — она защищает того, кто владеет землёй, на которой она родилась. К чему ей это?

— Да ни к чему. Она просто хорошая. Понимаешь? Ну представь: люди всё время здесь, рядом с ней, она за ними наблюдает, и если они живут по чести и совести, то нравятся ей, и она оберегает их… ну, как приёмных детей своих. Понял теперь?

Марвин затряс головой. Это было слишком непохоже на всё, чему его учили. Он получил типичное образование, полагавшееся сыну владетельного рыцаря, собирающемуся принять рыцарство и служить во славу короля: умел читать, писать и поддерживать разговор, танцевать, ездить верхом, ухаживать за благородными месстрес и, конечно, убивать. Большее в программу обучения не входило, да и, говоря по правде, Марвин был не слишком прилежен даже в доступных науках, за исключением последних двух. Тут у него, по словам его учителей, был прирождённый талант. И обычно Марвину для жизни этого вполне хватало, но изредка он чувствовал себя обделённым. Вот как теперь.

— И что, все ваши боги такие вот хорошие? — глупо спросил он.

— Не все, конечно. Есть и ленивые, есть просто злые, а есть самовлюблённые, которым до нас дела нет. Но и среди людей всякие попадаются. Просто в племени духов таких куда меньше, чем в племени людей.

— А сколько их?

— Кого?

— Ну, духов этих ваших.

— Откуда же нам знать? Мы ведь их не видим почти. Если только не прогневим или их помощь нам не понадобится. Правда, теперь-то, с единобожцами, они попрятались… или совсем сгинули отсюда.

— Куда же они ушли?

— Не знаю. Может, туда, где они нужнее.

Костёр потрескивал в наступившей тишине, роняя искры в снег. Марвин сказал себе, что непременно надо будет исповедаться при первой же возможности. Уму непостижимо — битый час выслушивать еретический бред какой-то малолетней язычницы! Ещё и внимать ей с нескрываемым интересом. Страшно подумать, какую епитимью на него наложат за этот грех. Впрочем… Марвин вдруг засомневался, а ересь ли это. Ведь Рысь не искажала слов учения Святого Патрица, и уж тем паче не сомневалась в существовании Единого. Просто она верила, что Единый на самом деле вовсе не един… И что рядом, оттеснённые им на задворки мира и людской памяти, живут другие боги. Ну, вот как, к примеру, король оттесняет в сторону множество своих вассалов… Марвин лихорадочно осенил себя святым знамением. Ну вот, он уже и впал в грех трактования Божьего завета! Точно не избегнуть епитимьи.

Но перестать так думать он не мог, потому что уж в чём, в чём, а в существовании иных богов, кроме Единого, не сомневался. Он же видел одного из них, и было очень трудно заставить себя забыть о том, что пережил однажды… Он никогда этого не умел. Каких бы епитимий это ему ни сулило.

— Хочешь?

Голос Рыси вывел его из задумчивости. Марвин взглянул на неё, и почувствовал, как вытягивается его лицо.

— Что ты делаешь?!

— Нюхнуть собираюсь. И тебе предлагаю. Эй, ты что, уже настолько пьян? Соображать перестал совсем?