потеряла мать. Нельзя допустить, чтобы она лишилась еще и отца. Я не позволю тебе так с ним поступить! — говорю я впервые в полной решимости. Убить Шелби — это одно, а подставить Джейсона — совсем другое. Тут уже не трагическая случайность, а заранее продуманный план. Представить себе не могу, чтобы малышка Грейс выросла и без материнской, и без отцовской любви. — Я звоню в полицию.

Мой голос звучит настолько твердо и уверенно, что Беа мгновенно меняется в лице.

— Прошу, не надо! — умоляет она. Ее голос внезапно потерял командный тон, стал отчаянным. Беа делается слабой, и впервые со смерти Шелби я вижу брешь в ее суровой непробиваемой оболочке. — Пожалуйста, Мередит! Мне нельзя в тюрьму, я там не выживу! Я не такая сильная, как ты.

— Да, не такая, — соглашаюсь я. — Ты сильнее.

Беа качает головой:

— Если я сяду, Кейт меня бросит и начнет новую жизнь. Когда мы выйдем, у нас с тобой ничего не останется в этом мире. Ничего и никого.

Я закрываю глаза и мысленно переношусь на десять-двенадцать лет вперед, когда мы с Беа наконец-то выйдем на свободу. Дилайла и Лео уже будут подростками в старшей школе. Я не увижу, как они растут. Скорее всего, они меня возненавидят, им будет обидно, неприятно, стыдно. Станет ли Джош приводить их ко мне? Захочу ли я сама, чтобы они видели меня за решеткой? Джош, наверное, найдет и полюбит другую… Больно даже думать обо всем этом.

— У Джоша среди клиентов есть адвокаты. Найдем хорошего, того, кто нам поможет. Учти, Беа, на нашем с тобой счету нет никаких обвинений, в том числе за вождение в нетрезвом виде. Мы вполне можем заключить сделку.

— И что это даст? — раздраженно спрашивает Беа. — Пять лет вместо десяти? Ты вообще понимаешь, черт побери, что такое пять лет в тюрьме? Да мы и пяти минут там не продержимся!

Не важно, какие ждут последствия, — терзаться чувством вины за смерть Шелби я больше не могу. Не хочу так жить. Шелби никогда не увидит, как вырастет ее дочь, так за что же мне такое право?

— Прости, Беа, я должна.

В мгновение ока Беа вновь меняется — становится жесткой.

— Черта с два! — восклицает она. Внезапно я стала для нее помехой, единственным препятствием, которое стоит перед ней на пути к свободной жизни.

Беа преграждает дорогу к выходу, и я оказываюсь зажатой между стеной и дверцей машины.

— А если сказать, что за рулем в ту ночь была я? Скажу, что перебрала и предложила повести. Мол, это я сбила Шелби, а потом спрятала ее в лесу… Ты же все это время якобы была в отключке на заднем сиденье.

— Тебе никто не поверит, — холодно отвечает Беа и делает шаг вперед.

Освещение в гараже выключено, и только тусклый свет, несмотря на пасмурный день, все же просачивается снаружи.

— Почему?

Врать я и правда не очень умею, но у полицейских нет никаких доказательств, что все случилось как-то иначе.

— Да потому, что без меня ты бы все это не провернула. В тебе фунтов сто, Мередит, и то если промокнешь до нитки. Ты не смогла бы протащить ее сама, не смогла бы похоронить ее в одиночку.

— Но ведь я смогла, — возражаю я. — В ту ночь я тоже ее несла.

— Не одна, а на пару со мной. Мы все равно сядем.

— Мы убили человека, Беа. Отняли жизнь.

Тут мой взгляд падает на телефон, который так до сих пор и лежит на автомобильном коврике. Я скорее наклоняюсь за ним, замечаю, что батарея показывает красный, но Беа тут же пытается его отобрать, чтобы я не позвонила в полицию.

Мы боремся за телефон. Беа хочет вырвать его, я отстраняюсь, отпихиваю ее — не специально, так само выходит, — и та, потеряв равновесие, налетает на стену гаража, из которой торчат гвозди. Мы с Джошем то и дело обсуждаем, что эти гвозди опасны, боимся, как бы дети не поранились, а то еще хуже — как бы столбняк никто не подхватил, и Джош уже подумывал расправиться с ними болторезом, но руки так и не дошли.

И вот Беа, отлетев к стене, ранит об эти гвозди руку. У нее течет кровь, и я решаю воспользоваться моментом и бежать. Заскочу в дом, запрусь изнутри и позвоню в полицию. Расскажу все, в чем виновна, а Беа пускай сама решает, в чем ей признаваться, а в чем нет, когда полиция за ней приедет.

Однако едва я добегаю до другой стороны машины, как Беа хватает меня за руку.

— Дай сюда! — рявкает она, до боли сжимая мне руку. — Живо дай сюда телефон, Мередит!

Я тщетно пытаюсь вырваться и поворачиваюсь лицом к Беа, глаза которой горят злостью. Хочу сказать ей, что телефон не отдам, но слова застревают в горле. Вдруг в руке Беа я замечаю молоток Джоша — наверное, успела схватить по пути с верстака.

— Что ты задумала? — ужасаюсь я.

— Отдай телефон, и я уберу молоток, — говорит Беа.

Знаю, она не хочет причинять мне боль. До происшествия с Шелби она была сама доброжелательность. Но та Беа, что стоит сейчас передо мной, загнана в угол, и я понятия не имею, насколько далеко она способна пойти, защищая себя и свою свободу.

Беа протягивает руку.

— Дай сюда телефон, черт тебя побери!

— Нет!

Телефон я не отдам; наоборот, опустив на него взгляд, открываю клавиатуру. Тогда Беа поднимает над головой молоток с криком:

— Не испытывай меня!

— Или что? — смелею я. — Что ты сделаешь?

Беа молчит. Блефует, не иначе. Мы знакомы много лет, мы давние друзья. Я не Шелби, которую она знать не знала и с которой не была близка.

Я отворачиваюсь от Беа и собираюсь идти домой. Как только зайду, сразу звоню в полицию.

И вдруг я вижу в дверях гаража Дилайлу. В руках у нее пульт от телевизора. Волосы свисают на лицо, глаза ошалелые от жара и страха.

— Мамочка… — дрожащим голоском произносит Дилайла, увидев, что мы с Беа ссоримся и что та идет за мной с молотком.

Дальше все происходит в одно мгновение.

Глаза Дилайлы наполняются слезами.

— Мамочка, пульт не работает, — говорит она, и я тут же ощущаю оглушительный удар молотком сзади по голове.

Сражает меня скорее шок, нежели боль. Я открываю рот, чтобы крикнуть Дилайле «беги!», ноги подкашиваются, гараж начинает кружиться, и я падаю. Меня ловит холодный пол, а потом — темнота…