– Каких меделян? Собак? – удивился Голунов.

– Это особенное отделение Тымовской военной команды. Отборные. Я видел их в деле – неплохо!

– Ясно! До Рыковского пятьсот верст, а до бухты Буссе пятьдесят. Что делать будем?

Лыков подумал-подумал и сказал:

– Как ты полагаешь, они все в одной избе живут? И пять беглых, и дюжина «садовников»?

– Не, столько в избу не влезет. Но в деревне, чай, не одна изба?

– А где японцам легче устроиться – в русской деревне или в айнской?

– У айнов им привычнее.

– Не кажется ли тебе, что они должны были разделиться? В Чибисани укрылись наши беглые. Топят печку, пьют водку, ждут Царя… А «садовники» ушли к инородцам, на берег бухты Буссе. Это десять верст от русской деревни. И лопают там свой рис, отдавая немного айнам за приют. Зачем им торчать при каторжниках? Не малые дети, сами картошку сварят. И не так заметно – народу меньше.

Голунов тоже призадумался.

– Может быть, так. А может, и не так.

– Надо съездить поглядеть, – быстро сказал Лыков.

– Ага. Вдвоем, без солдат, в разведку! Если твоя догадка верна, беглых мы захватим. Подумаешь, пять «иванов»… А станут противиться – перебьем.

– Правильно мыслишь, – согласился Алексей. – Разведка все покажет. Если там пятнадцать-семнадцать душ в одном месте, мы высмотрим и тихо уйдем. А если ребята разделились – каюк им!

– На «садовников» не полезем, – возразил Калина Аггеевич. – Если только их не двое-трое. Дюжина – это много. Не осилим.

– Давай определимся на месте. Чего гадать? Подкрадемся к Чибисани да все и разведаем.

Голунов почесал шевелюру. Соблазнительно! Двое решительных людей против пяти уголовных. Да притом внезапно. А «садовники», когда увидят, что вышло, сами с острова уберутся. Некого станет в Японию переправлять!

– Так. Давай еще покумекаем, – сказал он. – Карту надо смотреть.

Они подошли к карте. Там, у основания мыса Анива, были нарисованы значительные водные пространства. Деревня Чибисань обозначалась как упраздненная. Она стояла на восточном берегу Большого Чибисанского озера, отделенного узким перешейком от Малого. Дальше на восток расположилось озеро Вайвайто. Наконец, замыкала эту систему больших водоемов бухта Буссе. Путь до бухты тоже шел по узкому перешейку вдоль берега моря.

– Вот, смотри, – ткнул пальцем в карту Голунов. – Здесь и здесь они поставят часовых. Там, где узко. А мы обойдем их с севера, по горам. Засядем сверху и будем наблюдать. Часовых ведь полагается менять! По сменам и выясним, сколько их и где лагерь.

План был хороший. Сразу видать опытного разведчика! Калина Аггеевич был по происхождению кубанский казак, пластун в третьем поколении. Но влюбился в крестьянскую девушку из иногородних. Родители и круг выступили против «порчи казацкой крови». Парень психанул – и перевелся из казаков в крестьяне. Обвенчался с кем хотел, но жена родами умерла… Голунов работал, разводил коней в степях. Когда началась война, пошел добровольцем. Попал в пешую разведывательную команду и там проявил себя. Пластун есть пластун!

Добавить к такой диспозиции было нечего, и приятели начали готовиться.

Вечером из Корсаковского поста выехали на север четыре всадника: Голунов с Лыковым и два казака. Проехав Третью Падь, они разделились. Казаки отправились дальше по тракту с заданием переночевать в Мицульке, а утром вернуться в город. А решительные люди обогнули Корсаковск, срезали угол и вышли к морю возле мыса Эндума. Здесь переночевали в укромной пади. Костра не разжигали. Выпили водки, закусили холодной говядиной и закутались, спина к спине, в лыковскую бурку. Проснулись, когда еще было темно. До Чибисани оставалось тридцать верст пути. Дорога все теснее прижималась к берегу. Всадники пересекли четыре мелкие речки и одну приличную, Мерею. Вскоре подъехали к огромной горе с благозвучным названием Юнона. Более полутора тысяч футов высотой, она опускалась прямо в пролив Лаперуза. По узкой тропе у ее подошвы можно было пробраться только в отлив. Из воды, как зубы огромной акулы, торчали острые камни. Идеальное место для засады, если «садовники» их ждут. Лыков поэтому оставил товарища сзади, а сам поехал первым. Обошлось.

Вскоре они миновали еще одну гору, под названием Утес. Она была втрое ниже Юноны. Начался прилив. Последние несколько верст всадники ехали по полосе прибоя. Вода поднималась все выше и скоро была уже по колено лошадям. Те стали нервничать. По счастью, гора отступила, и они выехали на равнину. Впереди тесно сдвинулись друг к другу Чибисанские озера. Они оказались больше, чем можно было предположить по карте. Прямо перед разведчиками лежала перемычка. Она выводила сразу к деревне, но, конечно, должна была охраняться. И они пошли на север, в обход.

Большое Чибисанское озеро длиной около шести верст и шириной две с лишним. Его окольцевал со всех сторон невысокий подлесок. На северо-востоке, словно ориентир, виднелась невысокая Муравьевская сопка. Деревню было не разглядеть за кустами. Разведчики привязали в распадке коней. Затем быстрым шагом, стараясь не шуметь, пошли по звериной тропе. Следов человека нигде не встречалось. Вдруг они спугнули выводок каких-то птиц и остановились в досаде. Стая могла их выдать – просто так средь бела дня пернатые не взлетают. Заметили это на том берегу? Может, подумали на медведя?

На всякий случай они решили часок обождать. И угадали. К концу отдыха на тропе появился человек в арестантском азяме, с берданой в руках. Он внимательно смотрел под ноги и по сторонам. Лыков с Голуновым благоразумно лежали в кустах. Алексей узнал по приметам Садрутдинова. Того самого, которого не обнаружил в Воеводской тюрьме. Вот и встретились! Стало ясно, что догадка верна: лагерь беглецов в деревне.

Пропустив арестанта, разведчики двинулись дальше. Теперь они почти бежали. Перешли вброд какую-то речушку[76], обогнули озеро и на Муравьевской сопке устроили наблюдательный пункт.

Алексей поразился открывшемуся виду. Наверное, здесь самое странное место на Сахалине! Близко друг к другу скучились три больших озера. И это еще не все! На северо-востоке просматривалось огромное зеркало залива Мордвинова. Айны считают его озером и называют Тунайча. Но фактически это морской залив, глубоко и замысловато проникший в сушу. А на юго-востоке – лагуна Буссе. Она меньше, и рисунок ее проще: словно бычий пузырь. Все озера и заливы поместились в лощине между двумя горными хребтами. И воды там было больше, чем суши.

В лагуне Алексей разглядел черную точку. Он передал бинокль товарищу.

– Глянь. Кажется, это корабль.

Калина Аггеевич припал к окулярам.

– Он. «Окаги-мару», ети их за ногу! Не зря ехали.

– Подожди, – осадил его Алексей. – По карте бухта Буссе мелководная. Особенно сам вход в нее. Там намыло речкой песчаную отмель, и шхуна внутрь войти не могла.