— Тогда это сделаю я, — сказала Трейси, и Фелисити тут же вспомнила свою мать. Иногда Трейси казалась копией Айрин Хоббит, только моложе и стройнее.

— Нет, невозможно. Но я спрошу, как у нее дела, и узнаю, отменяется ли поездка или только откладывается. Мне действительно нужно это знать, потому что она ничего конкретного не сообщила. Может быть, она примет их на Пасху.

— А может быть, и нет, — загадочно ответила Трейси, обильно оросив плиту аэрозолем.

Измученная Саманта сидела в снятой ею просторной квартире на окраине Малибу. Кондиционер был отключен, и в комнате стояла удушливая жара. Честно говоря, сегодня здесь было только одно хорошее: видный из окна столовой Тихий океан, омывавший песчаный берег. Обычно океан был голубым, но сегодня на пляж накатывали серые волны, покрытые белыми барашками. Они напомнили Саманте Англию и заставили ощутить тоску по родине. Такое в последнее время случалось с ней часто. Это чувство всегда приходило внезапно, надрывало душу и причиняло едва ли не физическую боль. Ей отчаянно хотелось вернуться. А сегодня это чувство было еще сильнее, поскольку она знала: возврата нет. Во всяком случае, сейчас. Она уже приняла решение остаться и не изменит его, пока все не кончится. После продажи домика Венеции все ее связи с Англией прервались. Дети, от которых она когда-то не чаяла избавиться, ушли. Она сбыла их с рук без сожалений; по крайней мере ей так казалось. Конечно, в то время она думала, что сможет пригласить их к себе на каникулы, однако в глубине души знала, что такие отношения подходят ей куда больше, чем им. Но жизнь иногда зло шутит. Теперь стали невозможны даже встречи от случая к случаю. Саманта вздохнула и невидящим взглядом уставилась на раскинувшийся за окном океан. Похоже, у нее были свои планы, а у жизни свои.

Саманта откинула голову на спинку просторного дивана и перестала бороться с усталостью, одолевавшей ее в последние дни. Ее несильные, но чувствительные удары отбирали у Саманты последние силы. Странно, подумала она, когда-то мне хотелось остаться совершенно одной. Я этого добилась, но зачем? Все, чего я добилась, оказалось ненужным.

Она чувствовала тоску, отчаяние и одиночество. Круг замкнулся.

На столе лежал чек. Саманта взяла его и поднесла к глазам. Она продала домик Венеции за восемьдесят тысяч фунтов. Для Англии сумма приличная, но для Америки почти ничто. Приблизительно сто двадцать тысяч долларов. Достаточно, чтобы оплатить счет за лечение и снять квартиру на шесть месяцев. Вот и ладно. После этого платить ни за что не придется.

Интересно, получили ли ее письмо в Черри-Триз? Она с горечью подумала о том, как будут разочарованы дети. Я обещала, подумала Саманта, но снова, как обычно, не выполнила обещание. Саманта закрыла глаза и увидела знакомые очертания дома, окруженного зеленым газоном, за которым всегда было так трудно ухаживать. Увидела высокие, раскидистые деревья Нью-Фореста и солнечный свет, пробивающийся сквозь пышные кроны. И вспомнила, что сейчас там холодно. В конце ноября часто бывают заморозки, от которых осыпаются последние листья, покрывая собой землю.

Когда зазвонил телефон и прозвучал голос Фелисити, Саманта ничуть не удивилась. Потому что в эту минуту она сама думала о Черри-Триз.

— Вы получили мое письмо? — спросила она.

— Да, — ответила Фелисити. В трубке звучало странное эхо, отчего голос Саманты казался нереальным. Может быть, ее собственный голос кажется Саманте таким же? — Я хотела сказать, что понимаю вас. Конечно, дети очень огорчены, но они это переживут. Может быть, мы сумеем что-нибудь придумать на Пасху. К тому времени вы успеете обжиться.

— Нет, — сказала Саманта.

— Ох…

Из окна кухни в Черри-Триз были видны две сороки. Птицы вырывали друг у друга лежавший в кормушке кусочек бекона. Под кормушкой сидел котенок. Надеясь схватить либо птицу, либо бекон, он начал с трудом карабкаться по столбу. Фелисити рассеянно следила за птицами и котом, пытаясь придумать, что ответить на короткую, но категоричную реплику Саманты.

Саманта поняла, что ее односложный ответ смутил Фелисити. — На Пасху меня здесь не будет, — сказала она. — На такой срок у меня просто не хватит крови.

Фелисити, по-прежнему не знавшая, что сказать, выдавила какой-то звук, но умолкла, услышав тяжелый вздох.

— Могу сообщить вам, а потом вы с Тони решите, как сказать детям, — промолвила Саманта с решимостью, удивившей ее саму. — У меня острая миелоидная лейкемия. Я прошла курс химиотерапии, однако это не помогло. Сейчас наступила ремиссия, но врачи говорят, что она долго не протянется. Если бы я могла, то ненадолго приняла бы детей, но сейчас у меня не хватит на это ни сил, ни денег. Почти все ушло на лечение, поскольку моей страховкой оно не предусмотрено. А сил у меня нет из-за болезни.

Ошеломленная Фелисити молчала. Что она могла сказать? Наконец она пробормотала то, что говорит каждый, когда ничего не может придумать:

— Мне очень жаль.

— Не стоит, — спокойно ответила Саманта. — Я уже привыкла к этой мысли. Более или менее. Как делают все, у кого нет выбора. Кроме того, я слишком устала бороться.

— Но как вы справляетесь?

— Справляюсь. — Саманта обвела взглядом свои роскошные апартаменты и утешилась тем, что уйдет из жизни достойно. — Конечно, почти все, что у меня было, ушло на лечение и плату за квартиру. Даже деньги от продажи дома Венеции кончились или кончатся, как только я оплачу последний счет.

Хотя Фелисити сидела на теплой, удобной кухне Черри-Триз, ее бил озноб. Ничего хуже она не могла себе представить. Больная, одинокая и без гроша в кармане. Но найти слова утешения было трудно, да и какой от них прок? Поэтому она неуклюже выдавила:

— Мне жаль, что Пирс оставил вас именно в такое время.

Саманта рассмеялась низким грудным смехом, которому Фелисити завидовала, потому что считала его сексуальным.

— Хотя времени прошло немного, мне кажется, что это было целую вечность назад. Впрочем, сейчас это совершенно неважно. Кстати, он бросил меня ради мужчины. Скажите Тони, что он может смеяться последним.

Фелисити ахнула. Значит, Трейси права!

— Знаете, он не будет смеяться, — медленно произнесла она. — Он не идеал, но умеет сочувствовать.

— Верно. У Тони есть свои недостатки, но человек он хороший, — согласилась Саманта.

— Неважно, ради кого вас оставил Пирс, — продолжила Фелисити. — Важно то, что он оставил вас одну в такой момент. Это отвратительно.

— Он не знал о моей болезни, — ответила Саманта. — Тогда я не понимала, что со мной, а потом не сказала, потому что это ничего не изменило бы. Меньше всего на свете я нуждаюсь в благотворительности.

Фелисити мгновение помолчала, забыв даже о деньгах, которых стоит такой долгий межконтинентальный разговор. Это была другая Саманта. Не элегантная вешалка для платьев, которой она всегда казалась, не холодная светская женщина, жившая легко и бездумно, а одинокое существо, готовое встретить смерть. Требовалось большое мужество, чтобы нести это знание в одиночку. Фелисити преклонялась перед ее стойкостью.