Старые песни начинают жить своей жизнью: их кто-то поет, они попадаются где-то в эфире, в телевизоре. В этом есть кайф, но есть и элемент некайфа, потому что ко мне, например, прибита табличка: “Матецкий – автор песни «Лаванда»”.

И в этом нет ничего плохого! Но только я еще автор многих других песен, тоже популярных, ничуть не меньше “Лаванды”. Но народ меня накрепко ассоциирует с Ротару.

Автор и правда зачастую является неким субъектом творческих флюидов, неким их провайдером. Не очень я завернул? А порой deadline, то бишь срок какой-то, вносит креативную составляющую. Человеку говорят: “А ну-ка, давай к этому числу песню положи на стол хитовую!” Кого-то эта фраза придавливает, и ему тяжело, а кого-то “раз!” – и мобилизует. Меня скорее мобилизует. Так вот, “Лаванда” – это вещь по заказу и к определенному сроку.

Трудно сочинять оригинальные мелодии сегодня. И с каждым днем становится все труднее! И не потому, что авторы перебрали все возможные сочетания из этих все тех же семи нот: просто в популярной музыке уже столько всего сказано… Наверное, именно по этой причине популярное искусство сегодня нарочито компилятивно. И эта постмодернистская эстетика касается не только музыки. Помните: “Рабинович, возьмите “До”.– “До”.– “Плагиат”. Есть ощущение, что все уже было. Покажите мне любую вещь, и я скажу, на что это похоже. Эти часы, этот штатив, эта картинка, эти песни – и так далее. Другое дело, что художник, когда он ХУДОЖНИК, прикасаясь к чему-то, собирает некую вещь, которая даже если и состоит из кусков, которые просматриваются, все равно становится оригинальным произведением».

В любом успешном «поющем» самое главное – его персональный тембр, то, чем он завладел своей аудиторией, то, чем подчинил ее и заставил себя любить. Ведь людей со слухом и голосом гораздо больше, чем людей преуспевших в шоу-бизнесе.

Только рок-музыканты составляют исключение. В их случае волшебство тембра точно не самое главное – любой рокер и без голоса таковым числится, поэтому магия вокала мало чего добавляла к ТВ-беседе. Однако, перечитывая свои разговоры с поющими, я отчетливо вижу, что мое впечатление от сказанного становится иным, когда я вижу текст глазами, но не слышу его звучания. Глас поющего – его оружие.

С каким бы иным профессионалом я ни общался, тот в процессе разговора не воздействовал на меня тем, в чем преуспел по жизни. Режиссер не выстраивает нашу беседу по своему сценарию, художник не рисует свой ответ, фигуристка не отвечает на вопросы тройным тулупом, актер, может, и играет, но не на уровне того, что может изобразить в руках матерого постановщика. А поющий звучит. Оттого и впечатление от прочитанного иное.

Вспоминая свои ощущения, понимаю, что голос Иосифа Кобзона настраивал на Масштаб. Попсовики старшего поколения – Антонов, Буйнов – маскулинны, и разговор с ними был, условно говоря, «мужской». Те, что младше, много женственней звучат. Впрочем… С другой стороны, поющие девушки – само очарование. В процессе беседы все кажутся такими милыми, а в тексте нежданно зримы становятся забавные нюансы, которые на экране проскальзывали незаметно. И видишь, что одна – смышленая, а другая вовсе нет. Но голос все скрадывал.

Мужское/женское, умное/не-очень-умное, живое/искусственное – все эти категории гораздо лучше просматриваются именно в тексте беседы, нежели в ее звучании, поэтому нигде я так резко не чувствовал разницы между «во время» и «после» как в случае телебеседования с поющими. Многие читали о манящих Сиренах. Но все ли мы отдаем себе отчета в силе голоса? Который всегда работает при общении. Но сильнее многократно – в случае «поющих».

«Так себе поет этот Паваротти». «Вы были на его концерте?» «Нет, мне сосед напел». Аналогично работают во всем мире СМИ. Все дело в подаче, нюансах интерпретации. Всегда так было. Советский агитпроп был в этом смысле неподражаем. Что обстебывалось самими же бойцами агитпропа. Шутили, что если бы генсек Брежнев проиграл бы спринтерский забег US-президенту Рейгану, то наши газеты отписали: Леонид Ильич «занял второе место», а заокеанский бегун «пришел предпоследним».

Нынешний объем информации таков, что всю ее не усвоить. Вот и получается, что знания о мире, почерпнутые из «медийки», являются – нет, не полуфабрикатом: мороженую котлетку все же жаришь сам, – а пищей, любовно сдобренной чьей-то слюной. Кстати, ученые утверждают, что кормление пережеванной пищей есть акт любви, и отголоском этого ритуала является столь знакомый каждому банальный в губы поцелуй. Но! В сфере информации эта любовь издания/ТВ-канала/радиостанции/сетевого ресурса к своему читателю является скорее циничным насилием, нежели изысканной лаской. И порой возникает реальное ощущение, что тебя «имеют в мозг», как это описано в фильме «Побег из Вегаса», где титан шоу-бизнеса интересуется у своего сотрудника: «Тебя трахали в мозг? Нет? Так вот, я тебя сейчас трахаю! Прямо в мозжечок!»

На что подчиненный неуверенно отшучивается: «Только, пожалуйста, в презервативе: у меня мысли грязные».

Я старался не трахать мозг своим визави. И, надеюсь, им не позволил загрузить себя.

* * *

Постепенно уходит в прошлое рок-культура перестроечной поры, самое самобытное и яркое явление отечественной музыкальной жизни. Которое, конечно же, следует отнести к разряду явлений идеологических. Потому что для своих поклонников рок-иконы были не просто любимыми исполнителями, но вождями, являясь носителями жизненной программы, которую грубо можно описать как отказ от прелести мещанского быта и полная свобода от системы, если понимать под последней совокупность поведенческих норм, коим необходимо следовать, чтобы добиться социального успеха.

Как правило, рокеры сами писали тексты и музыку, они же генерировали философию жизни, наличие которой принципиально отличало их от эстрадных звезд. В соответствии со своим отношением к жизни рок-лидеры строили биографию, обрастая армией единомышленников. Поэтому взаимоотношения музыкантов рок-групп базировались, как правило, не на профессиональном интересе, а на единомыслии.

С самого начала рок-движения 80-х поклонники ждали от своих кумиров соответствия тому характеру, который был прорисован в текстах. Достаточно сложно создать гармоничный образ личности, который бы прослеживался в каждом поступке. Еще сложнее таким родиться. Тем ценнее для нас были рок-лидеры, каждый из которых имел свой особый имидж. Самыми яркими представителями рок-культуры 80-х были Гребенщиков («Аквариум»), Цой («Кино»), Кинчев («Алиса»), триумвират Бутусова, Кормильцева и Умецкого («Наутилус»), Шевчук («ДДТ»).

Гребенщиков, хронологически первый, создал свое абстрактно-ассоциативное пространство, в котором многие его поклонники узнали собственное мироощущение. Его песни пропитаны абсолютно всей информацией, которую он за свою жизнь получил извне. Там мы находим останки всей литературы, им прочитанной, философских систем, с которыми он успел ознакомиться. Именно хаос мыслей, ассоциаций и представлений создает вкупе некоторый особый мир с соответствующей программой жизни. Центром этого мира является сам БГ, немного не от мира сего, или производящий такое впечатление, свободный и независимый, отказавшийся от традиционной биографии, не состоявшийся в результате собственного выбора математик, вылетевший из университета за увлечение роком.