Мне стало жутко. Никто из участников схватки не испытывал никакой вражды к противнику, как это бывает в обычном бою. Даже сраженные выстрелом люди, падая и умирая, ничего не выкрикивали, не стонали, казалось, они не чувствуют ни мук, ни боли.

Развернув лошадь, я поскакал обратно. Подняв маску в вытянутой руке, я размахивал ею в разные стороны. На золотом материале маски блистал золотой свет, и ее было видно издалека и всем. Я продолжал расталкивать и пробуждать рабов:

— Все за мной, спасайтесь. Разбегайтесь в разные стороны!

По-моему, единственный, у кого были эмоции во время этой битвы, — Матолч. И его ярости хватало на всех… Я видел, как он рвался ко мне, яростно рыча. Его вой был уже совсем близко. На скаку я оглянулся через плечо и увидел в лунном свете фигуру Матолча. Он стоял на фоне группы солдат, а его лицо было перекошено от злобы. Было заметно, что происходит что-то не запланированное им и Советом. Мне повезло, что я увидел, как он поднимает такую же трубку, из которой стреляла Медея. Я прильнул к спине лошади как раз в тот момент, когда из трубки вырвалась стрела огня, но она лишь обдала меня горячей волной, я почувствовал довольно сильный толчок и услышал треск одежды. Но стрела, пролетев дальше, скрылась в зеленом лесу. Лошадь бросилась прочь с дороги, в глубь леса, ветки хлестали меня по лицу, но вскоре я услышал довольно-таки приятный голос:

— Скачи сюда.

И ту же сильные руки подхватили лошадь за уздечку и повели куда-то в темноту.

Постепенно все беглые рабы и лесные жители, оставшиеся в живых после битвы, стали собираться вместе. Край неба стал розоветь. Ночь сдавала свои права, когда наша уставшая колонна добралась до долины между горами, где повстанцы скрывались от солдат Совета. Все устали неимоверно, я просто падал, а рабы шли спокойно, по прежнему без всякого выражения на лицах, не замечая, что их ноги сбиты дорогой, а сами они вымотаны происходящим.

Лесные жители осматривались вокруг, внимательно отслеживая, нет ли преследования. Мне предстояло удивиться еще раз — среди нас не было ни одного раненого. Оружие, которым пользовались солдаты Совета, убивало сразу же. Куда бы ни был поражен человек — он умирал.

В еще бледном свете место показалось мне совершенно непригодным к проживанию, а тем более такого большого сообщества. С виду это была самая обычная равнина, самый обычный склон, горы, обычные камни на земле. Люди, живущие на этой земле, показывали чудеса маскировки.

Кто-то из повстанцев вел мою лошадь. Так мы и вошли в долину. Зомбированные рабы покорно брели следом. Мне казалось, что сейчас мы будем еще долго брести по этой пустынной степи, но не прошли мы и половину пути, как вся наша процессия остановилась без всякой команды и окрика. Колонна рабов тоже покорно встала. Лесные жители вокруг меня мягко смеялись. Ничего не понимая, я огляделся по сторонам.

Я увидел ее! Существо стояло на камешке на берегу небольшой речушки, протекавшей через равнину. Как и все, она была одета в зеленую одежду мужского покроя и неплохо вооружена. Длинные волосы сказочно рыжеватого цвета ниспадали на ее плечи, спускаясь дальше до самых колен. Это было волшебное зрелище! Голову ее украшала корона из листьев примерно такого же цвета, как и ее волосы. И она улыбалась! После всех наших приключений, битв, крови обмана — это была воистину райская улыбка. А еще я заметил, что она улыбается лично мне!

Бесспорно, она была очень красива. Эта красота была святой, от нее исходила какая-то сила и спокойствие, а нежные губы излучали тепло. Глаза ее были приятно изумрудного цвета, совершенно непривычного для меня, как для Эдварда Бонда.

— Здравствуй, Эдвард Бонд, рада тебя видеть, — прозвучал ее нежный, мягкий и очень тихий голос. Казалось, что она боится разбудить кого-то, кто спит неподалеку. Во всех ее движениях была необыкновенная грация, уверенность человека, прожившего всю жизнь на природе. Прекрасная шевелюра развевалась в такт движениям, и казалось, что вокруг ее головы сиял еле заметный нимб.

И тут я вспомнил, что сказал мне лесной житель, Эрту, в том страшном саду, прежде чем его убила из черной трубки Медея.

— Эдвард, Арле убедит тебя! Разреши мне отвести тебя к Арле, Ганелон, прошу тебя!

И вот я стою перед нею. Я знал это наверняка, а глядя на это чудо природы, я понял, что борьба лесных жителей за свое освобождение было первейшим делом моей жизни. Но что до Ганелона, то с ним было сложнее. За него я не мог отвечать, он был совершенно не предсказуем.

И только я подумал о его существовании, как он тут же дал знать о себе, причем без моего согласия. Но прежде чем я успел сказать хоть одно слово, Арле подошла ко мне вплотную и, совершенно не обращая внимания ни на кого, поцеловала меня прямо в губы.

За время моего пребывания в Темном мире это был поцелуй уже второй женщины. Но как они отличались друг от друга! Губы Арле были нежными и мягкими, в отличие от горячих губ Медеи. Медея была повелительницей, страстной и требовательной. В поцелуе Арле было что-то чистое и открытое, и мне почему-то захотелось на Землю, домой. Правда, и страсти, которая вскипела при поцелуе Медеи сейчас не было.

Девушка сделала шаг назад, наслаждаясь произведенным эффектом. Мы встретились с ней глазами, и между нами протянулась какая-то ниточка понимания.

— Ты Арле? — спросил я после минутного молчания.

Мой вопрос снял висевшее в воздухе напряжение и разрядил обстановку. И она задала совсем не тот вопрос, который готовилась задать до этого.

— Я очень волновалась, как ты, Эдвард? — сказала она. — Они ничего не сделали тебе?

Я не мог понять, кто говорит во мне, Ганелон или Бонд, но кто-то из них подсказывал мне ответы, и достаточно правильно.

— Спасибо, Арле. Но они ничего не успели сделать. Мы же не добрались до Кэр Сайкира. Вот если бы вы не напали, тогда неизвестно, чем бы это закончилось.

Тут Арле приподняла разорванный край моего плаща, внимательно посмотрела на него, а ее нежные пальцы погладили шелковую ткань..

— Почему неизвестно? Мне все совершенно ясно. Ты видишь, на тебе голубой плащ, — сказала она. — А это цвет, который надевает на себя приносимый в жертву. Но на этот раз бог был на нашей стороне и на твоей тоже. А может быть, мы все с одной стороны? А теперь давай быстро избавимся от неприятного наследия.

Изумрудики в ее глазах засветились гневом.

— Немедленно снимай это рванье! — с этими словами она сама сорвала с меня плащ, скомкала его и бросила под копыта моей лошади.

— Как я была против того, чтобы ты разгуливал в одиночку. Теперь уж точно это был последний раз — ты всегда смеялся над тем, что я говорю.

Она продолжала что-то говорить, а я уже думал о другом. Медленно, но уверенно во мне начинала закипать ярость, гнев, в общем ненависть.

Голубой цвет был цветом жертвы? Так я и думал. Мое чутье было верным, а мои подозрения правильными, и неважно, кто разгадал замысел, Ганелон или Бонд. Все верно, меня вели как обычную овцу на закланье, а весь Совет был в курсе. Не просто в курсе, а организовали все это. Банда сволочей! Этот желтоглазый волчара был враг по определению и, видно, предвкушал процесс принесения меня в жертву. Эйдери все время отмалчивалась, тоже, конечно, прекрасно зная обо всем. Единственное, чего они все время боялись, — как бы не проговориться или чтобы я не вспомнил чего-то.