Красноватый Нил показался ему гигантской веной, бегущей среди густых зарослей мимозы и банановых деревьев. Поспав на расстеленном одеяле под неблагозвучную симфонию из песен цикад и шакальего воя, Ринд пробудился между невесомыми струйками восходящего пара и продолжал путь в Каир под громкое хлопанье крыльев несметных стай бекасов и цапель; проголодавшись, он охотился на зайцев и кабанов: пистолеты сэра Гарднера не давали осечек. Как-то раз молодой человек изрядно перепугался, увидев перед собой при лунном свете мускулистого нубийца с блестящим клинком, и дрожащей рукой навел на него оружие — но тот оказался всего лишь знакомцем проводника, который пригласил обоих отведать американского кофе под сенью столетней смоковницы.

Потом Ринд увидел прелестных нагих купальщиц (и тут же отвел глаза, опасаясь то ли за собственную скромность, то ли за скромность девушек) и речную флотилию с белозубыми корабельщиками, ловко направляющими треугольные — «латинские» — паруса своих суденышек, прыгающие на воде пробки от содовой, пятно от машинного масла, переливчатое, словно голубиная шея, и плывущие по течению отходы рафинадного заводика. Молодой человек погулял по развалинам рисовой мельницы, паровой двигатель которой, затянутый паутиной из виноградных лоз, давно заглушила трава; наведался на процветающую текстильную фабрику и купил себе красную феску — которую, правда, через два дня навсегда унес порыв ветра; под Вадраном ему предъявили распухшую тушу водяного буйвола, поглотившего, согласно местной легенде, целую реку.

Сухопутные странствия заняли около двух недель. И все это время Ринд волновался, не пропустил ли ненароком какого-то важного знака, по недогадливости своей не поняв очевидного или не почувствовав близкой тайны; молодой человек стал опасаться: а вдруг утомительное путешествие по дельте задумывалось только для того, чтобы показать ему вечную истину Природы, покоряющей все и вся. Не это ли имел в виду сэр Гарднер, говоря об ответах, которые можно найти в Египте?

Усталый, измученный палящим солнцем, Ринд от растерянности едва замечал, где находится, вплоть до незабываемой минуты, когда различил сквозь утреннюю знойную дымку, на фоне массивных медовых пирамид и пурпурного холма Моккатам, изящные дворцы, гробницы и мечети Каира.

Да, это был тот самый лабиринт глухих улиц, куда двадцать пятого июля тысяча семьсот девяносто восьмого года в погоне за бегущими от рассвета тенями, чувствуя на себе настороженные взгляды со ста минаретов, впервые ступил завоеватель Наполеон, влекомый благоуханием жасмина и судьбой. Тот самый бурлящий город, куда двадцать второго сентября тысяча семьсот девяносто восьмого года забрел изголодавшийся, обессиленный Денон — и в ту же минуту пленился восхитительной гармонией красоты и целесообразности, одеяния и цвета кожи. Та самая пестрая и шумная столица, куда двадцатого октября тысяча восемьсот первого года по следам уходящей французской армии проник У. Р. Гамильтон, подозрительно косясь на каждую темную пещерку или запертое окно. Та самая суматошная метрополия, которой двадцать первого декабря тысяча восемьсот двадцать первого года достиг светловолосый юноша по фамилии Уилкинсон, чтобы, подобно Денону, поддаться чувственным чарам теней, света, опасностей и ароматов…

И вот теперь, пятого ноября тысяча восемьсот пятьдесят пятого года, к этому многоязыкому городу приблизился Ринд, понемногу проникаясь ощущением приобретенных знаний и преодоленных пространств. И все же ему хватило сил на изумление — неподалеку от ворот Завоеваний молодого человека сразило наповал одно в высшей степени странное зрелище. Вот оно: «Вы будете сильно удивлены, и как раз тогда, когда меньше всего ожидаете». Мимо шотландца с грохотом прокатил экипаж из тростника, в котором, почти утопая под грудой саквояжей и чемоданов, сидел не кто иной, как сэр Гарднер Уилкинсон, собственной персоной.

Уже с наступлением ночи Ринд обнаружил археолога в гостинице «У Уильяма» — той самой, в которой снял номер, последовав совету сэра Гарднера.

— Ну и ну. Похоже, вас очень трудно поразить.

— Я видел вас еще за городскими стенами, — признался ошеломленный шотландец, — и просто успел прийти в себя.

На самом деле он расплатился с проводником, отпустил его и в одиночку пустился по улицам, решив самостоятельно разыскать дорогу к гостинице: оказавшись в новом городе, он всегда предпочитал разбираться в нем не развлечения ради, а поставив перед собой определенную цель. Однако здесь, в Каире, в лабиринте переулков, запутанных пострашнее, чем в Эдинбурге или парижском Латинском квартале, он скоро сдался и вынужден был прибегнуть к помощи одного настырного погонщика ослов.

— Франко? Греко? Инглес? — не отставал мальчишка.

— Я шотландец, — ответил Ринд и, не дождавшись никакой реакции, спросил: — Отведешь меня в гостиницу «У Уильяма»?

Таким образом, с наступлением темноты он сидел вместе с археологом на освещенной фонарями веранде, глядя на площадь Эзбекия, где некогда жил — и проводил свои многочисленные парады — Бонапарт, а нынче обитали попрошайки, водовозы, бронзоволицые чиновники из Индии, уланы, отступающие из Крыма, и задиристые, обвешанные патронташами турки.

— Честное слово, — промолвил сэр Гарднер, окуная кусочек пудинга в сливки, — это вам не omelette à la Thèbes, верно?

— Можно спросить, — отозвался Ринд, — как вы здесь оказались?

— Как я сюда добрался? — намеренно переиначил его вопрос археолог. — Двадцатого числа отплыл из Саутгемптона пароходом «Индус», двадцать пятого был на Гибралтаре, тридцать первого — на Мальте. Сегодня утром покинул Александрию и вскоре доехал по превосходной новехонькой железной дороге до конечной — пока что — станции Кафр аль Зайят, и заметьте, всего за шесть часов, а ведь в прошлый раз тот же путь, но по Махмудовскому каналу, занял битых четыре дня. Очень даже рекомендую.

— Позвольте заметить, сэр Гарднер, что вы могли бы посоветовать мне этот способ и раньше.

— Знаете, — откликнулся тот со смехом, — на расстоянии было трудно определить его эффективность.

— А вы уверены, что не нарочно послали меня более длинной дорогой, чтобы теперь нагнать в Каире?

Сэр Гарднер поковырял свой пудинг.

— Вы стали весьма подозрительны.

— При всем почтении к вам, сэр Гарднер, я не могу…

— Знаете, я не стану увиливать, но, право, затрудняюсь с ответом. Может, мне требовался повод, чтобы в последний раз приехать сюда. Может быть, я нуждался в определенной цели. Или просто… — прибавил он с застенчивым видом, — позавидовал вам.

— А скорее всего, — вслух подумал Ринд, — так и задумали с самого начала. Настигнуть меня по дороге.

— Да, потому что мне нужно вам кое-что передать. Сокровище, которому нет цены. Оно повысит ваши шансы найти чертог. Это чудесный талисман, я с ним почти не расстаюсь.

— И вы не могли вручить его мне в Лондоне?

— Я ни за что не позволил бы этой вещи попасть в недостойные руки. А знаете, Йорк-стрит впервые на моей памяти отдыхает от шпионов. Только представьте, за мной совершенно никто не следил. Однако на всякий случай пришлось усердно делать вид, будто я направляюсь в Уэльс в обществе Каролины и Наполеона.