— Дебби, я предлагаю вам за эту икону десять миллионов долларов — в том случае, если она и вправду относится ко времени Христа. Другими словами, в обмен на десять миллионов вы отказываетесь от всяких прав на нее. Юридические процедуры я беру на себя. Если выясняется, что икона ваша, вы берете деньги и отдаете мне икону. Если она вам не принадлежит, вы просто берете деньги.

— А если икона окажется средневековой подделкой?

— Мисс Теббит не получает ничего.

Дебби повернулась ко мне:

— Гарри?

— Дебби, надо поговорить.

Мы сидели в противоположных концах дивана в гостиной Зоулы. На лице Дебби читалось смятение.

— Так нельзя… Реликвия веками принадлежала моей семье…

— Хорошо, Дебби. А если суд постановит, что икона тебе не принадлежит, и ты потеряешь два-три миллиона фунтов? У тебя есть такие деньги?

— Пикарди-Хаус, возможно, столько и стоит. Все очень непросто, и дядя Роберт обязательно вмешается… Игра не стоит свеч.

— Если икона окажется подделкой, ты и здесь ничего не получаешь. Думаю, предложение сэра Джозефа вполне разумно. Я бы посоветовал принять его — при условии, что оно будет заверено юристом. Однако решать не мне, не дяде Роберту и не юристу. Решать тебе.

— Гарри, посмотри на меня. Я похожа на женщину в жемчужном ожерелье и кашемировом свитере? Женщину, которая выйдет замуж за жизнерадостного самодовольного болвана из «правильной» семьи, в чьей голове помещаются лишь светские новости из «Кантри лайф» да цены на силос? Не думаешь ли ты, что я проведу остаток дней, затерявшись в великолепии родных анфилад? — Она решительно помотала головой. — Папы больше нет. Пора сниматься с места. Я больше не хочу жить в Пикарди-Хаус. И я хочу избавиться от иконы.

— Это непростое решение, Дебби. Она хранилась в твоей семье со времени Крестовых походов. Фрагмент того Креста, ты только представь…

— И какая была от этого фрагмента польза — нам или кому бы то ни было еще? Я все обдумала, Гарри. Лучшее, что я могу сделать для своих шести детей (когда они у меня будут) и для всех будущих Теббитов, — это отправить Крест в музей, где ему и место.

— Проклятие иконы… — тупо сказал я.

— Продай этот чертов триптих! А я продам Пикарди-Хаус, куплю по берлоге в Лондоне, Париже и Монте-Карло и буду наслаждаться жизнью. С ямайским дедом я все улажу, а тебе, как моему агенту, причитается десять процентов. Как и Зоуле с Долтоном.

— Долтон — государственный служащий, так что он ничего не возьмет.

Дебби фыркнула:

— Десять миллионов — большие деньги. После того как вы с Зоулой получите свою долю, останется восемь. Вперед!

— Окончательное решение?

Дебби ответила не сразу. Она взвешивала варианты. Вокруг ее рта возникли морщинки.

— Окончательное.

Она слегка улыбнулась.

Сэр Джозеф допил молоко и старательно изображал полную невозмутимость.

— Я отсоветовал Дебби принимать ваше предложение.

— Вы сделали глупость.

— Икона, возможно, принадлежит ей, и ее стоимость превышает сорок миллионов долларов. Я не могу, находясь в здравом уме и доброй памяти, советовать клиенту удовольствоваться четвертью цены.

— Но по силам ли Дебби принять на себя судебные расходы, если до них дойдет? А они будут астрономическими.

— Мы найдем юридическую фирму, не берущую гонорара и готовую идти на не окупающиеся траты.

К нам выстроиться очередь. Мне очень жаль, сэр Джозеф…

— Пятнадцать.

— Двадцать.

— Пятнадцать — мой предел. Принимайте, или я отказываюсь от всех своих предложений.

— Двадцать миллионов долларов — и она ваша.

— Блефовать изволите?

— Ага. Ваш музей — не единственный во вселенной.

Сэр Джозеф задумчиво меня разглядывал. На протяжении нескольких секунд самым громким звуком было тиканье часов на кухонной стене. Потом ухмылка и…

— По лезвию ножа вы ходите неподражаемо, Гарри. Поздравляю! Если будете искать работу…

Мы обменялись рукопожатиями. Дебби обменялась рукопожатиями с сэром Джозефом. Все обменялись друг с другом рукопожатиями.

«Двадцать миллионов долларов. Пятнадцать миллионов фунтов стерлингов. Дебби хватит на целый табун.

Минус полтора миллиона комиссионных мне и столько же — Зоуле. Хорошее рабочее утро!»

Сэр Джозеф что-то говорил. Я с трудом отвлекся от идиотских мечтаний о бассейнах и «астон-мартинах».

— Мои люди подготовят бумаги. Теперь все зависит от правильной даты. Две тысячи лет назад или все-таки тысяча.

Правильная дата. Ответ должен был дать углерод-14. Каждый из нас отщепил от Креста по кусочку и отправил в свою лабораторию. Моя щепка досталась той, что в Ист-Килбрайте. Долтон и Зоула не сказали, куда послали свои образцы, а я не спрашивал. Три образца, три независимые лаборатории. Подлинность Креста все еще была под сомнением.

В Ист-Килбрайте мне объяснили, что к чему. Там было очень много технических подробностей. Радиоактивный углерод или, как его еще называют, углерод-14, возникает из атомов обычного углерода под воздействием космических лучей (углерод входит в углекислый газ, который составляет часть атмосферы). Период полураспада углерода-14 — пять с половиной тысяч лет. Между возникновением радиоактивного углерода и распадом уже имеющегося установилось равновесие. Углерод-14 попадает в пищевую цепочку. Когда растение погибает, или съевшее его травоядное погибает, или погибает хищник, съевший то травоядное, — тогда это растение перестает поглощать углерод-14.

Оставшийся в костях животного или в древесине радиоактивный углерод начинает убывать, а пополняться ему неоткуда. Найдя, какая часть содержащегося в материи углерода радиоактивна, вы можете определить время, прошедшее с момента гибели животного или растения. Большое количество углерода-14 — это когда счетчик Гейгера громко стрекочет, а смерть наступила недавно. Если наоборот — смерть наступила давным-давно, а счетчик едва потрескивает.

Есть еще одна сложность. (Без сложностей дел вообще не бывает). Иногда космическое излучение сильнее, иногда слабее. Источником его является Солнце, а у Солнца наблюдается — неважно почему — двухсотлетний цикл активности. В диаграмме возникают отклонения, которые разделяет период в двести лет. Если их не учесть, то можно на век-другой промахнуться.

Но мои находчивые ребята учитывают эти маленькие отклонения. Они заверили меня, что могут определить возраст щепки, которой предположительно две тысячи лет, с точностью до века, а то и пятидесяти лет.

Самые отважные говорили даже о большей точности. Разница в возрасте у Подлинного Креста и средневековой подделки — тысяча лет. Они сказали, что я прошу их попасть в дверь сарая с шести дюймов.