Конечно, она поймает Маришку. И тогда могут возникнуть проблемы, хотя я не сомневался, что Лунная Гниль одержит победу. Я надеялся задать Лунной Плесени несколько вопросов, прежде чем старшая сестрица зайдет слишком далеко.

– Ну хорошо. Если тебе так хочется. Но я ловлю тебя на слове. – Тара Чейн шагнула вперед, оказавшись настолько близко ко мне, насколько позволяла одежда. – Если услышу хоть слово из обычной пустопорожней болтовни, зашью тебе рот рыбьими потрохами.

– Фу!

– Над тобой больше не парят ангелы Альгард.

Я принял это за напоминание, а не запугивание.

– Вас понял.

– Поверю, когда увижу.

Я пристыженно отвернулся. Было в Таре Чейн Махткесс что-то от мамули.

– Посмотри, удастся ли донести до Аль-Хара слухи, что мы хотим избавиться от Порочной Мин, – сказал я Паленой. – Пенни…

Девчонка устала. Она угрюмо обернулась.

– Я не хочу об этом слышать.

– Но…

– Ни слова.

– Ладно! Дин, мне нужна особая диета для этого экземпляра. Что-нибудь не столь кислое.

Дин крякнул. Больше ему сказать было нечего. Он толкал свою тележку. Каким-то образом, пока происходили все эти события, он умудрился сделать сандвичи. Старик предложил мне один, потолще.

Паленая отвернулась от парадной двери.

– Идет Фунт Скромности.

– То есть мы можем отправляться, не привлекая внимания.

Неожиданно на лестнице возникла суматоха. Четыре грязные дворняги ввалились в коридор, готовые присоединиться к предприятию. Помощница великолепно изобразила дрессированную собачку, усевшись на задние лапы и принявшись попрошайничать.

– Не обращайте внимания, – сказал Дин. – Их уже кормили.

Я хотел выдать ему и девочкам речь об уборке собачьей шерсти и прочих подарков, оставленных псицами, но увидел Хагейкагомей, выглядывавшую из-за угла у подножия лестницы. Итак. Значит, она пряталась.

Она смотрела на меня, словно желала навсегда запомнить мое лицо. Очень пристально – и вместе с тем немного смущенно.

Она не кинулась в атаку, чтобы сообщить, как сильно меня ненавидит.

– Позаботься о ней тоже, – сказал я Пенни.

– Хорошо.

Ни возражений. Ни комментариев. Только прямое подтверждение намерения.

Она знала что-то, чем никто не позаботился со мной поделиться?

Возможно. Много чего.

Каждый знал нечто о чем-то, чем не собирался со мной делиться. Такова природа моей работы. История моей жизни.

На улице было тихо. Шоу, выманившее из домов толпы зрителей, давно закончилось. Однако на мостовой остались следы. Каштанка с подругами отыскала сотни мест, достойных обнюхивания и ощупывания. В некоторых кто-то явно утратил контроль над мочевым пузырем либо кишечником. Имелись пятна, напоминавшие кровь.

Местные жители не хотели иметь к этому отношения. Кое-кто желал свести на нет вероятность повторения подобного происшествия в будущем. Суровый комитет из двух честных граждан и трех назойливых домохозяек встретил нас на улице. Они в весьма конкретных выражениях объяснили, как бы им хотелось, чтобы я больше никогда не устраивал в округе такой невыносимый тарарам. На самом деле, лучше всего мне собрать вещи и…

Тара Чейн приблизилась к мрачной карге, выполнявшей роль песчинки, вокруг которой формировалась жемчужина недовольства.

– Такие, как ты, старая злобная ведьма, мне не нравятся.

Она махнула рукой, вокруг пляшущих пальцев которой вились клочья синего тумана. Руки несчастной женщины метнулись к горлу. Она начала задыхаться. Ее глаза вылезли на лоб сильнее, чем следовало от простого удушья.

Несмотря на все случившееся сегодня, на все, что старуха видела собственными глазами, она не предполагала, что осмелившееся дотронуться до меня дотянется и до нее.

Она рухнула на колени, отчаянно сражаясь за глоток воздуха. Лунная Гниль похлопала ее по голове, словно маленького ребенка.

– У кого-то проблемы с пониманием? Нет? Хорошо. Я так и думала. Суть моего послания такова: занимайтесь своими делами.

Она убрала пальцы с головы задыхающейся женщины, подняла руку. Старуха взлетела, словно весила не больше четырех унций.

Удушье не угрожало ее жизни.

– Ну вот. Отдышись. Лучше, правда? Теперь ты меня слушаешь? Я собираюсь сказать кое-что важное после того, как напомню, что мистер Гаррет теперь член одного из главных семейств Холма.

Комитет в полном составе отпрянул.

– Слушаешь? – снова спросила Лунная Гниль.

Склочница могла только кивнуть.

– Хорошо. Этого я и добивалась. Тебе следует слушать и запоминать. То, что ты сейчас испытываешь, останется с тобой до конца жизни. Я немного ослаблю ощущение, прежде чем мы уйдем. Ты должна помнить, что оно есть – хотя, полагаю, оно будет часто о себе напоминать. Я знаю таких, как ты. Не прекратишь брань и жалобы – пеняй на себя. Мы уйдем, а это заклятие будет немного сжиматься всякий раз, когда ты упомянешь имя мистера Гаррета.

Лунная Гниль стиснула плечо женщины.

– Выбор за тобой. Я не думаю, что ты справишься. Ты слишком жесткая, мрачная и угрюмая. Но я могу ошибаться. Не исключено, что ты можешь измениться. Моя сестра смогла. Идем, джентльмены.

Единственным присутствовавшим лицом мужского пола был я, а я не джентльмен. Барат с доктором Тэдом давно ушли. Тара Чейн слишком увлеклась, чтобы заметить.

Мы оставили соседей возбужденными, униженными, разъяренными и напуганными. Сочетание и пропорции этих чувств зависели от конкретных характеров.

Когда мы оказались вне пределов слышимости, я сказал Таре Чейн, оккупировавшей место Помощницы слева от меня:

– Вы были не слишком любезны с моими соседями.

– А они с тобой? У меня врожденная неспособность проявлять вежливость по отношению к таким тупицам.

– Но… Ну, я всегда пытался с ними ладить. – К сожалению, я не могу контролировать плохое поведение людей, которые пытаются причинить мне вред. – Запрещать ей даже произносить мое имя – это немного жестоко.

– Слабак.

– Но…

– Все это чушь. Никто не способен на столь тонкое заклятие.

– Но…

– Тебе бы работать на подпевках в одном из уличных клубов.

– Но…

– Сплести такое конкретное заклинание очень сложно. Но она об этом не знает. Мы трудимся в поте лица, чтобы люди верили, будто мы умеем шевелить ушами и делать все, что нам взбредет в голову. Она поверила. И всякий раз, начав ругать тебя за то, что ты портишь жизнь соседям, она почувствует, как на шее затягивается петля. И поверит еще крепче. Возможно, в конце концов задушит себя силой собственного воображения.