Корабли казались японцам такими же странными и пугающими, какими казались коренным жителям Нового Света гигантские деревянные галеоны Колумба. В течение всего периода изоляции японцы плавали только на небольшие расстояния вдоль своих берегов на маленьких деревянных джонках с одним парусом. Но западные моряки продолжали ходить вокруг света, как с военными, так и с коммерческими целями, на все более крупных, мощных и быстроходных кораблях. В 1600‑х годах плавание через Тихий океан было делом опасным и трудным, и лишь немногие пускались в такой поход. В 1853 году путешествие из Сан-Франциско в Японию занимало всего лишь восемнадцать дней при попутном ветре.

«Флот» Перри состоял из двух массивных паровых фрегатов, «Миссисипи» и «Сускеханна», и двух парусных шлюпов несколько меньшего размера. На них прибыла почти тысяча человек. Каждый из фрегатов сжигал тысячи тонн угля в час. Когда более старый фрегат «Миссисипи» – он был меньше «Сускеханны» – спустили со стапелей в 1841 году, его гигантские паровые машины называли «железным землетрясением»[267]. Японцы стали называть американские корабли «черными кораблями», но не только потому, что они казались черными и выпускали странный грязный дым, но и потому, что для японцев эти суда были окружены аурой нависшей угрозы. «Черные корабли» олицетворяли собой и западные технологии, и угрозу западного колониализма. Для некоторых они были воплощением самого дьявола.

Перри со своим флотом намеренно вселял ужас в японцев. Игра военными и технологическими мускулами была продуманной тактикой, которая получила название «дипломатии канонерок». Чтобы усугубить произведенный эффект, Перри выждал еще неделю и только потом сошел на берег и явил себя затаившему дыхание японскому народу. Для начала он решил еще раз напугать японцев: на кораблях были подняты американские флаги, устроили ружейный салют и перезарядили пушки. Когда Перри наконец сошел на берег, вместе с ним высадились более трехсот до зубов вооруженных солдат и… оркестр.

Он привез письмо от американского президента и потребовал встречи с императором Японии. Он использовал тот факт, что из‑за многовековой изоляции японская верхушка плохо разбиралась в западной иерархии, поэтому у коммодора была возможность преувеличить важность собственного ранга[268]. Но и его самого подвело незнание японских реалий. Перри не подозревал, что император Японии к этому времени был сугубо символической фигурой, а вся власть принадлежит сёгуну и сёгунату. В конце концов навстречу Перри вышли представители сёгуната.

Переговоры, если так можно назвать требования, которые под угрозой применения силы выдвинул Перри, тянулись очень долго. Американцы требовали предоставить им один или два порта, чтобы туда могли заходить американские корабли; обеспечить доступ к углю, питьевой воде и провианту для пополнения запасов на кораблях, а также лучше обращаться с американцами, волею случая оказавшимися на японской земле. Все эти условия выглядели достаточно разумными на бумаге, но американская дипломатия канонерок превращала каждую просьбу во враждебное требование. После многодневных споров, затягивания и угроз американцы уплыли в Гонконг, объявив переговоры законченными. Они пообещали вскоре вернуться за ответом.

Как только «черные корабли» ушли, сёгунат совершил нечто беспрецедентное. Правительство попросило совета. Ситуация была настолько экстраординарной и на кону стояло так много, что сёгунат просто не мог поступить наобум. Письмо президента перевели и ознакомили с ним даймё, чтобы те могли что-то предложить. Некоторые требовали войны, другие предлагали смириться с неизбежным, но все боялись, что «торговля» означала колониализм.

Перри и его «черные корабли» – на этот раз их было десять – вернулись спустя шесть месяцев. Коммодор пообещал через двадцать дней вернуться к берегам Японии с сотней кораблей. Японцы отлично понимали, как понимали это и американцы, что спорить невозможно. В итоге японцы подписали несколько договоров о взаимной торговле.

К этому времени остальные страны Востока уже активно взаимодействовали с Западом, либо как торговые партнеры, либо как колонии. Учитывая процветающую торговлю с Китаем – пусть это и была однобокая торговля опиумом – и не менее полезную торговлю драгоценными камнями, пряностями и другими экзотическими товарами с Индонезией и остальной Юго-Восточной Азией, зачем США вообще понадобилась Япония?

Долгое время считалось, что ответа на этот вопрос нет. В тот момент истории Япония была изолированной недружественной страной, застрявшей в средневековье, всего лишь цепочкой из четырех островов в Тихом океане. Япония не была враждебной. Она никому не угрожала и никого не беспокоила, если ее оставляли в покое. У Японии, по имевшимся на тот момент сведениям, не было ничего уникального или желанного для торговли или продажи. Именно поэтому страна могла жить в самоизоляции достаточно долгое время.

Но пока Япония спала, ландшафт изменился. США освободились от британского колониализма, объявили о своем «предначертании судьбы»[269] и начали расползаться по Североамериканскому континенту, словно кровавое пятно. К концу девятнадцатого века заводы и фабрики работали днем и ночью, железные дороги пересекали страну, паровые суда плавали по Атлантическому и Тихому океанам. Экспансии помогал уголь и… жир.

Это была эпоха больших китобойных судов. Мелвилл написал в своем романе «Моби Дик»: «Если когда-нибудь эта запертая на все засовы земля, Япония, и станет гостеприимной, то благодарить за это можно будет только китобойное судно». Годами западные китобойные суда плавали рядом с северным островом Японии, чтобы добыть китов. Хотя этим кораблям японцы не радовались, но у них не было ни желания, ни возможности им противостоять. Вместо этого они просто запретили китобоям подходить близко к берегу даже за продовольствием и водой и сделали все возможное, чтобы попавшие на берег после кораблекрушения моряки пожалели о том, что оказались в Японии.

Но китобои все равно охотились в этих водах, потому что это приносило им большие деньги. В середине девятнадцатого века электричество еще было в пеленках, но все же города в Соединенных Штатах были освещены, двигатели прогресса работали, и все это зависело от китового жира. На нем работали и уличные фонари, и лампы на заводах и фабриках, в конторах и жилых домах. Так вот у Японии кроме очень удобного местоположения для пополнения запасов топлива и провианта тех судов, которые направлялись в Восточную Азию, была процветающая китобойная отрасль. Именно это сыграло одну из главных ролей в насильственном открытии Японии для торговли наравне с дипломатией, обороной или «предначертанием судьбы». Это был огромный рынок китового уса, без которого невозможно было шить корсеты, сдавливавшие ребра миллионов американских и европейских женщин. По иронии судьбы, вскоре после того, как Японию вынудили торговать с Соединенными Штатами, корсеты вышли из моды и электричество стало доступным, значительно уменьшив ценность китов. Но к этому времени у Японии появилась монополия на кое-что куда более ценное, чем китовый жир. Люди всегда этого хотели и всегда будут хотеть.