— Ну уж, так и равноценный! — заскромничав, не согласился Куропёлкин. Искренне не согласился.

— Равноценный, равноценный! — заспешил Селиванов. — И не спорьте! Да и вообще неизвестно, высаживались ли американцы на самом деле на Луну или нет. А с вами случай бесспорный.

— Для вас, может, бесспорный, — сказал Куропёлкин. — Для меня — нет.

Селиванов задумался.

— Ну, возможно, познакомившись с вашей историей, — сказал он, — я увлёкся ею. И теперь горячусь. Вот и выходит, что верчусь ужом. По крайней мере, в разговоре с вами. То есть я признаю вас Пробивателем и Первопроходцем и считаю, что вы достойны наград и федеративного признания. Да что там — федеративного! В иные годы вас, проезжавшего, предположим, в открытых автомобилях по главным улицам столиц, забрасывали бы цветами, лицо же ваше вычеканивали бы на аверсах памятных медалей… Кстати, лицо у вас вполне подходящее для поездок с цветами и для медалей. А улыбка, редко правда, бывает такая же обаятельная, как у незабвенного… Ну, ладно… А вот фамилия ваша, простите, — сносная лишь для какой-нибудь Козюльки…

— Почему же для Козюльки? — обиделся Куропёлкин. — Во-первых, для Волокушки. Во-вторых, я никогда не стеснялся своей фамилии, ею удостоились мои предки, и в ней нет ничего постыдного…

— Да что это за птица такая — куропёлка?! — продолжал горячиться Селиванов. — Дурь какая-то! У вас, что, в Волокушке водились куропёлки?

— Водились! — сказал Куропёлкин. Хотя знал, что не водились. А впрочем, с чего он взял, что не водились?

— Водились не водились, не имеет значения! — воскликнул Селиванов. — Но Куропёлкин — фамилия не для героя и не для кумира толп. Человека с такой фамилией не станут забрасывать цветами и возить в лимузинах по столицам!

— А на кой мне ваши столицы и лимузины? — спросил Куропёлкин.

— Вам-то не нужны, — стал утихать Селиванов. — Вам-то не нужны…

В кружке его пива почти не уменьшилось, он поднял её, поднёс ко рту, но, не пригубив пива, опустил кружку на стол. Что-то не успокаивалось в его соображениях и требовало уточнений или логических согласий. Куропёлкин снова понял, что Селиванов его ровесник — сейчас и на вид. В иные же мгновения, видимо, ощущение себя государственным человеком, живущим заботами о престиже и мощи Отечества, наваливало на его плечи возраст вневременной важности. Можно было представить Селиванова в облике ответственного гражданина (подобающий костюм, темно-синий, двубортный, белая рубашка в полоску, галстук уважительно-серьёзный, но не мрачный, запонки недорогие, однако и не копеечные, часы, без поводов для раздражений, всего лишь за какие-нибудь две-три тысячи долларов). Такой Селиванов мог бы удачно заседать в Палате избранных, в верхнем ряду по соседству со Спикером. Но сейчас он был — ровесник, просто Андрей, отчасти растерянный или расстроенный чем-то, и сидел он не в парламентском прикиде, а в спортивной курточке поверх рыжей водолазки. И курточку надел на этот раз скромную, без олимпийских красно-белых обоев якобы от «Боске».

— Что-то я и впрямь увлёкся, — сказал Селиванов. — И стал нести слова безответственные. А главное — неразумные. Действительно, при чём здесь ваша фамилия? На Руси к каким только фамилиям не привыкали! А в других странах она и вовсе не стала бы раздражать. Я-то хотел говорить совершенно об ином. И именно тут поворот разговора начинает быть деликатным. То есть и не разговор, а вся ситуация с вами.

— И что же я такого натворил? — спросил Куропёлкин.

— Евгений Макарович, ничего вы не натворили! — опять взволновался Селиванов. — Ничего дурного вы не натворили. Но подвиг… Да и такого уровня… Он… Подвиг должен быть красив. Или хотя бы выглядеть красивым. Можно сказать, эстетически великолепным. А в вашем случае он, к сожалению, сопровождался запахами московской канализации и гнилью столичных мусорных контейнеров. Это явление было будто бы не замечено, а если кем-то и замечено, то списано на катастрофу в Фукусиме и на вызванные там течения, пригнавшие японский мусор к американским берегам. Но мы-то знаем, что произошло. И выходить с документами по поводу признания вашего подвига и достижения Страны могло бы оказаться делом сомнительным. Злопыхатели посчитали бы ваш подвиг причиной экологической катастрофы, и нашей стране приписали бы позорные деяния, в частности убиение китов и отравление залива неведомыми газами, то есть фактически — химическая атака.

— Я не убивал китов! — возмутился Куропёлкин. — А для отравления воздуха Мексиканского залива, откуда во мне столько газов?

— Мы об этом знаем, Евгений Макарович, знаем! — с горячностью заверил Куропёлкина Селиванов, просто Андрей, и, наконец, отхлебнул пива. Но сейчас же обзавёлся парламентским прикидом. — Однако нынче мы не можем обнародовать ваше имя и правду о вашем подвиге. Это пока невыгодно. Не входит это сейчас и в расчёты силовиков. Ваш пробив Земли имеет стратегическое, оборонное значение. По вульгарному и циничному выражению господина Трескучего, мы их можем теперь обосрать и обоссать, а они пусть обтираются. Может, оно и так. Но нам острые, тем более унижающие кого-то, отношения с чужими странами не нужны. И надо подготовить новое проявление технических достижений державы и вашего подвига в более благородных, эстетически приемлемых обстоятельствах. Готовится новый проект… Кстати, с вами не связывался профессор Бавыкин?

— Не связывался, — сказал Куропёлкин.

— Значит, пока не возникла необходимость, — предположил Селиванов. Или подумал вслух.

— И кем же я буду проживать в пору подготовки нового проекта? — спросил Куропёлкин.

— Увы, Евгений Макарович, придётся вам пока пожить засекреченным человеком, — вздохнул Селиванов.

— Секретным узником, что ли? — поинтересовался Куропёлкин. — Или Железной маской?

— Ну, Евгений Макарович, экие у вас мрачные фантазии! — пожурил Куропёлкина Селиванов.

— Я вообще фантазёр, — сказал Куропёлкин.

— В силу обстоятельств засекреченными людьми, — сказал Селиванов, — до поры до времени оказывались не только испытатели новой техники, но и её творцы, блестящие теоретики и конструкторы.

— Имею об этом понятие, — сказал Куропёлкин. — Но они, иные и в оковах, жили бурно и в общениях со своими коллегами. А мне, что же, так и околачиваться в этом домишке?

— К сожалению, вами подписан контракт с госпожой Звонковой, — снова вздохнул Селиванов, — а она — дама при силе, влияниях и связях и умеет отстаивать свои интересы, даже незначительные. Наша тяжба с ней может и не привести к удачам. Конституция… Так что придётся вам потерпеть. Мы сможем вызывать вас в наши центры на занятия. Сейчас создаётся отряд пилотов-пробивателей, не только для нашей планеты, но и для Луны, и, возможно, для Марса. Там-то они будут, пожалуй, важнее для исследований недр, чем на Земле-матушке. Станете читать лекции и проводить практические занятия…

— Какие ещё практические запятия? — испугался Куропёлкин.